Чтобы выжить, страны ЕС нуждаются в скорейшей внутренней модернизации

Сергей Караганов — политолог, почетный председатель президиума Совета по внешней и оборонной политике, председатель редакционного совета журнала "Россия в глобальной политике". Декан Факультета мировой политики и экономики НИУ ВШЭ.

Резюме: Вся Европа, выиграв в холодной войне, проигрывает мир после нее. И вступает в следующую фазу международных отношений разъединенной, опять стоящей на грани конфронтации, а то и большой войны.

Вся Европа, выиграв в холодной войне, проигрывает мир после нее. И вступает в следующую фазу международных отношений разъединенной, опять стоящей на грани конфронтации, а то и большой войны.

Есть ли еще шанс все-таки не проиграть? Думаю, да. Но сначала надо понять, как мы дошли до жизни такой.

Основных причин, думаю, четыре. Во-первых, неспособность осознать разновекторность социально-экономического и морально-психологического движения России и большинства других стран континента, того, что они во многом находились в разных эпохах. Во-вторых, неспособность и нежелание выработать общую цель долгосрочного соразвития. Вместо нее, в-третьих, получилась борьба за советское наследство, попытка Запада геополитически дожать Россию, которая кончилась сначала Южной Осетией, а теперь Украиной. Холодная война де-факто оказалась неоконченной и дала рецидив.

И, наконец, в-четвертых, отсутствие на протяжении почти четверти века серьезного, систематического диалога. Который заменялся либо поучениями, либо весьма поверхностными заверениями об общем будущем.

Российский угол

Надежды на то, что Россия быстро пойдет по "европейскому" пути, не сбылись. Но и Европа ЕС начала становиться не той, к которой стремились вернуться россияне.

В начале новейшей истории России обстоятельства и русская нетерпеливость сыграли злую шутку.

Чтобы сломать хребет коммунизму и побыстрее покончить с его опостылевшей серятиной, была предпринята попытка ударной приватизации, которая была сочтена подавляющим большинством населения аморальной. Большинство в т.ч. меритократической элиты - инженеры, врачи, учителя, ученые - были отброшены в унизительную нищету.

Крупная частная собственность остается в России морально нелегитимной до сих пор.

Еще хуже то, что российские реформаторы не поняли, что собственность без права - фикция. Пришедшие к ним на замену, объявив диктатуру закона, права не ввели. Оно мешало, как раньше приватизации собственности, теперь ее перераспределению. В результате Россия получила морально нелегитимную собственность, не защищенную законом. Это глубинная причина замедления развития, бегства капитала. Отсюда - непатриотизм элит, с которым сейчас только начинают бороться, не желая признать его глубинных причин. Здесь корень и системной коррупции - собственность можно сохранить, только "поженив" ее с властью.

Такого перехода никогда не было. Но Запад рукоплескал ему, умиляясь внешним признакам "европеизации" России или надеясь поучаствовать в раздаче собственности и власти.

Между тем Россия шла неевропейским путем, который в первую очередь подразумевает строительство общества и экономики на основе права.

Ошибка была допущена и при проведении политических реформ. Либеральные коммунисты и антикоммунисты считали, что народу не хватает демократии и он к ней готов. Ее создали сверху, выбрав парламенты, губернаторов, мэров. Но, не озаботившись главным, - выращиванием ответственного гражданина. А он растет, как было и в Европе, только из низового, муниципального, земского самоуправления. Его же стали строить, и то нерешительно, только недавно.

ЕСовская Европа

Россия восстанавливала суверенитет и государственность, Европа ЕС пыталась преодолеть суверенитет, государственный национализм, построить наднациональную общность.

Большинство россиян стремились восстановить уничтожавшуюся при коммунизме мораль, трудно тянулись к ранее запретному христианству, к государственному патриотизму, не основанному на коммунистическом мессианстве, к консерватизму после почти века радикальных экспериментов

Были перпендикулярны эволюции и других ценностей. Большинство россиян стремились восстановить уничтожавшуюся при коммунизме мораль, трудно тянулись к ранее запретному христианству, к государственному патриотизму, не основанному на коммунистическом мессианстве, к консерватизму после почти века радикальных экспериментов. Считалось при этом, что этим Россия возвращается не только к себе, но и к Европе, от которой она ушла в 1917 г.

Между тем, европейская элита, пресытясь этими ценностями, все больше считала их устаревшими или даже реакционными, пыталась идти к преодолению национального патриотизма, отвергала многие традиционные моральные ценности и все больше отходила от христианства. Неизвестно насколько устойчив этот тренд последних тридцати лет. Не исключено, что он будет в конце концов частично отвергнут европейскими обществами. Но пока российские и западноевропейские общества находятся в противофазе.

Россия идет староевропейским бисмарковским или деголлевским путем, Европа Брюсселя - постевропейским.

Обжегшись на верхушечной демократии, которая чуть не привела страну к окончательной гибели, и у большинства населения вызывает стойкую ассоциацию с нищетой и унижениями 1990-х гг., российская элита сделала неизбежный поворот к полуавторитарному, лидерскому режиму.

Почти одновременно европейские элиты, столкнувшись с кризисными явлениями внутри Европы, сделали ставку на продвижение европейской модели и опыта демократии как основы своей "мягкой силы". Где-то с начала 2000-х гг. в европейской, точнее брюссельской политике стал нарастать демократический мессианизм, ранее свойственный лишь заокеанским родственникам Европы.

Опять российские и другие европейские элиты оказались в противофазе.

Свою лепту в неудачу (пока) создания единой Европы сыграли и векторы политико-экономического развития сторон. Сначала Евросоюзу, занявшемуся на волне постхолодновойновой эйфории безудержным расширением, созданием евро, было во многом просто не до России. К 2000 гг. выяснилось, что чрезмерное расширение, введение евро без политического союза имеет высокую цену.

В Европе кризис с одной стороны отвлекал от любых сложных внешних проектов, в т.ч. российского, с другой - подспудно - толкал к поиску внешнего импульса для объединения, а то и внешнего врага.

В России шел встречный процесс. Элиты не хотели или не могли признать ошибки прежних реформ и начать их новый тур. Пока провалились все - и либералы, и антилибералы. Отсюда - поиски выхода из тупика через традиционный поиск внешнего врага и нагнетание конфронтации, чтобы по минимуму заткнуть недовольных и объединить общество, по максимуму заставить себя проводить мобилизационную модернизацию.

Москва - Брюссель

На смену энтузиазма первых лет после русской революции в отношениях между Россией и ЕС быстро стала накапливаться отчужденность, а потом и подспудное взаимное раздражение. В ЕС с 1990-х гг. доминировало представление о том, что Россия должна и дальше идти по пути младшего ученика. В России стремились восстановить суверенитет и установить отношения на равноправной основе. В этом был смысл весьма проевропейских предложений, выдвинутых в 1999-2000гг. премьер-министром, затем президентом В.В. Путиным.

Они, как и многие сходные, были проигнорированы. В разных вариантах россияне предлагали союз, а брюссельские бюрократы видели Россию только как одну из стран европейской периферии.

Когда Россия в последней попытке сблизиться с ЕС предложила не только наладить диалог между Таможенным, создававшимся Евразийским экономическим союзом и ЕС, но и построить первый на основе права ЕС, чтобы в том числе облегчить дальнейшую интеграцию, Брюссель отказался. И согласился только после украинской трагедии.

Важнейшей среди всех причин неудачи российско-европейских отношений было нежелание и неспособность поставить перед ними стратегическую цель. Без нее они увяли в бюрократической борьбе и по большей части мелочной конкуренции. Хотя порой она была и масштабной. ЕС стремился расширить зону своего мягкого контроля на территории, которую Россия считала зоной своих интересов, доказав этим самим себе жизнеспособность европейского проекта, погружавшегося в кризис. За эти страны постепенно разыгралась игра с нулевой суммой. Если бы у сторон была цель создания единого пространства, такой игры и последующего столкновения при всей вероятной конкуренции не было бы.

Но главная конфликтообразующая проблема взаимоотношений Россия - ЕС лежала вне их. Экспансия ЕС сопровождалась экспансией НАТО. А вот эта организация однозначно воспринималась потенциально враждебной, если не угрожающей, особенно после потрясших даже российских западников трехмесячных бомбардировок Югославии в 1999 г. На этом фоне поддержка Западом майдана, свержение Януковича послужило спусковым крючком для упреждающего удара России. Удар наносился по логике расширения НАТО, но пришелся и по до того пустым, конкурентным, но вполне мирным отношениям с ЕС.

Перспективы выхода

Разумеется, можно попробовать, как предлагают многие эксперты на Западе, и встречно - часть элит в России, вернуться в чистом виде к "холодной войне" - усилить НАТО, выдвинуть ее передовые силы поближе к российским границам, развернуть в ответ новые российские ракеты, попробовать восстановить элементы системной военной конфронтации.

После Ирака, Афганистана, Ливии, поддержки "арабской весны" появились сильные сомнения в ответственности и разумности Запада вообще

Разница с прошлой "холодной войной" будет заключаться в том, что у нынешней российской элиты, пережившей то, как повел себя Запад после того, как М.С. Горбачев и его соратники решили с достоинством выйти из нее, иллюзий не осталось. После Ирака, Афганистана, Ливии, поддержки "арабской весны" появились сильные сомнения в ответственности и разумности Запада вообще.

И ожидать, пока все еще более сильный Запад попытается дожать Россию, Москва вряд ли будет. В ней знают: отступление будет использовано для того, чтобы добить. Так что, если не удастся остановиться и договориться, впереди жесткий кризис. Остается надеяться, что последние минские договоренности сработают и что европейские партнеры начинают понимать пагубность прошлой политики.

Выход, конечно, есть.

Во-первых, он в серьезном совместном открытом и честном анализе интеллектуальных и политических ошибок, которые были сделаны за последние четверть века, и извлечение уроков из них.

Во-вторых, он - в признании легитимности различия ценностных установок. При общности базовой культуры российское и другие европейские общества должны иметь возможность развиваться по своим траекториям и скоростям. Весьма вероятно, что внероссийские европейцы станут под влиянием международной конкуренции более реалистичными и даже консервативными. А российское общество в нормальных условиях будет развиваться к реальной "диктатуре" закона, а затем к развитой и полноценной, хотя и своей, демократии.

В-третьих, необходимо понимание, что продолжение курса на конфронтацию даже в "лучшем" варианте, без прямого столкновения будет стоить очень дорого. Оно будет отвлекать ЕС от необходимой для его выживания внутренней модернизации.

Для России возрастет угроза попадания в нежелательно высокую зависимость от Китая, пусть и дружественного. Похоже конфронтация отвлекает и от внутренних фундаментальных реформ, и от давно необходимого экономического поворота к Азии через развитие Зауралья.

В-четвертых, наоборот, понимание того, что открытие экономического, человеческого, энергетического пространств между ЕС и ЕАЭС, от Лиссабона или Дублина до Владивостока, хоть и не решит всех проблем сторон, но даст мощный импульс развитию.

В-пятых, понимание того, что украинский кризис не разрешить без решения проблемы его породившей - двадцатилетнего отказа Запада от учета интересов и мнений России.

Такие идеи не противоречат особым отношениям стран ЕС и США, а России с Китаем. Если не пытаться эти идеи противопоставлять.

В подобной архитектуре найдутся места и странам, расположенным в зоне между Россией и ЕС и НАТО, и что немаловажно - совместным и согласованным усилиям по удержанию Украины от социального и государственного распада, по превращению ее в зону сотрудничества, а не борьбы. Разумеется, в условиях нынешнего зашкаливающего недоверия такая перспектива кажется иллюзорной. Но когда отцы европейской интеграции и поддержавшие их дальновидные американцы выдвинули в конце 1940-х - начале 1950-х годов идеи, приведшие к созданию Европейского объединения угля и стали, затем ЕЭС и ЕС, страны и народы Европы почти сплошь ненавидели друг друга и все - Германию. Но отцы-основатели имели мужество выдвинуть эти идеи. И они привели к созданию мирного порядка на значительной части Европы.

Без новой большой идеи, объединяющей европейские народы на пути и пусть далекой, но осязаемой, а главное - общей цели, Европа неизбежно начнет колоться по линиям старых и новых разделов. Украинский кризис и его демоны будут распространяться.

Впрочем, в Минске партнеры заговорили вновь о создании единого человеческого и гуманитарного пространства. Трудности велики, многие возможности упущены. Возможно, Европа обречена на новые расколы и конфликты. Но пробовать надо. Иначе и русские, и другие европейцы откажутся от еще одной общей ценности - веры в разум.

Дипломатия

Совет безопасности ООН единогласно проголосовал за резолюцию в поддержку минских соглашений по урегулированию украинского кризиса от 12 февраля. Документ, проект которого был предложен Россией, призывает все стороны "обеспечить полное выполнение комплекса мер, включая всеобъемлющее прекращение огня" и выражает "уважение суверенитету, независимости и территориальной целостности Украины".

Поблагодарив членов СБ за голосование постпред РФ при ООН Виталий Чуркин, тем не менее заявил, что "разочарован дискуссией" после принятия документа. "Некоторые коллеги пошли по привычному пути риторики, не всегда безобидной, - констатировал он. - Особенно вредны в нынешних условиях попытки переписывать минские договоренности. Некоторые делегации начали выбирать отдельные места и говорить, как договоренности выглядят на самом деле". Вместо этого, уверен дипломат, Киеву следует наладить "инклюзивный и транспарентный диалог" с представителями Востока Украины. Он напомнил, что сентябрьские соглашения по урегулированию конфликта сорвались из-за обстрелов городов вооруженными силами Украины.

Постпред дал "высокую оценку" результатам переговоров в Минске и подтвердил, что "Россия в полной мере готова содействовать выполнению соглашений". "Договоренности должны соблюдать все стороны", - подчеркнул он, призвав "избегать односторонних мер, противоречащих букве и духу этих документов". Он выразил уверенность в том, что сейчас "имеется реальная возможность для того, чтобы Украина начала переворачивать эту драматическую страницу своей истории".

"События, разворачивавшиеся за год конфликта на Украине, поистине трагичны, - считает Чуркин. - Погибли тысячи людей, многие города и села на Востоке страны практически разрушены, зону противостояния покинуло более миллиона гражданских лиц, подавляющее большинство из которых нашли приют на территории России".

Российская газета

Европе расхотелось играть против России?

После переговоров в Минске Ангела Меркель назвала ситуацию на Украине «неустойчивой». Тем не менее, она заметила, что «появились проблески надежды». Несколькими днями позже, выступая на съезде Христианско-демократического союза, фрау канцлер сказала, что власти Европы не желали бы играть против России, напротив, они хотели бы строить миропорядок вместе с ней.

На прошлой неделе инициативная и не знающая отдыха Ангела Меркель, которую немецкие журналисты прозвали «канцлером всея Европы», участвовала в минских переговорах. В «нормандскую четвёрку» входили также лидеры России, Франции и Украины. Переговоры были трудными и длились в общей сложности больше пятнадцати часов. Подписанное по итогам встречи соглашение предусматривало прекращение огня с 15 февраля, отвод тяжёлой военной техники и проведение конституционной реформы, основой которой должно явиться предоставление широкой автономии украинским юго-восточным областям.

Вернувшись в Берлин, Ангела Меркель собрала пресс-конференцию, где заявила о «неустойчивости» ситуации на Украине. По её словам, мира на Донбассе достичь будет «очень сложно». Она полагает, что «нужно ещё многое сделать».

На этой неделе в ночь на вторник состоялся телефонный разговор трёх государственных лиц — Ангелы Меркель, Владимира Путина и Петра Порошенко. Темой беседы было трудное положение в Дебальцеве. Стороны обсуждали соблюдение режима прекращения огня, реализацию мер по мирному урегулированию, одобренных в Минске, и аспекты деятельности миссии наблюдателей ОБСЕ. Стороны выразили готовность продолжать общую работу по разрешению украинского кризиса.

18 февраля РИА «Новости» процитировало Ангелу Меркель, выступившую на съезде Христианско-демократического союза: «Немецкое правительство, европейское правительство, Германия и Франция совместно не оставят усилий сделать всё возможное для того, чтобы Украина могла развиваться собственным путём, сохранила территориальную целостность, но также мы сделаем всё для того, чтобы иметь основания повторять: мы хотим, чтобы Россия стала нашим партнёром, мы хотим делать это вместе с Россией, а не против России… Мы хотим, сразу скажу это, строить европейский миропорядок вместе с Россией, а не против России. Но мы не можем отказаться от наших принципов. Аннексия Крыма — это нарушение международного права».

Заявление, конечно, предсказуемое, добавим от себя. Русские, верните Крым, — и будет вам счастье. А заодно оно будет и Европе, желающей с русскими торговать. Беда только в том, что Крым останется у России, и Меркель этого не может не понимать.

Что касается Дебальцева, «котла» и вообще украинского кризиса, то, несмотря на реверансы Меркель («канцлера всея Европы») в сторону России, немецкая пресса никаких поводов для еврооптимизма не видит. Ни малейших.

Известный в Европе аналитик Даниэль Фридрих Штурм пишет в газете «Die Welt», что уличные бои в городах на востоке Украины превратили план по прекращению огня «в макулатуру». Автор также указывает, что «пророссийские сепаратисты захватили стратегический город Дебальцево». Свершившееся наносит «серьёзный удар по мирному плану».

Министерство обороны в Киеве подтвердило захват города, однако опровергло информацию о том, что солдаты ВСУ десятками сдаются в плен. Журналист сомневается в правдивости этого сообщения и указывает, что в настоящее время ни представители прессы, ни наблюдатели не могут попасть в город, поэтому «информацию нельзя проверить».

Политики из ХДС и СДПГ требуют сегодня усилить давление на Москву, продолжает автор материала. Раздаются даже призывы о введении новых санкций против России. В вину Кремлю ставят подписание соглашений, которые потом не соблюдаются. Подобная тактика «не может остаться без последствий». Поэтому возможность ужесточения санкций должна сохраняться на повестке дня.

Также газета сообщает о заявлениях немецких политиков. Кое-кто утверждает, что «российские наёмники на Украине» получают щедрое денежное довольствие от Кремля — по восемь сотен евро на брата в неделю. Для содержания «наёмников» существует целый фонд.

Тем не менее, «если Путин заставит свои российские силы прекратить огонь, мы можем заключить перемирие», — говорят политики, поддерживающие жёсткую позицию по отношению к России.

Автор напоминает, что Министерство иностранных дел Германии тоже выразило озабоченность в связи с продолжающимися боевыми действиями на востоке Украины.

В обзоре немецкой прессы (агентства RTR/DPA/RCT) от 18 февраля та же газета «Die Welt» рассказывает о большой популярности в Германии Ангелы Меркель. Как указывает издание, будь сегодня выборы, двое из троих избирателей проголосовали бы за Меркель.

Популярность Меркель и её партии повышается как раз в связи с её действиями по регулированию кризиса на Украине. Благодаря активности фрау канцлер ХДС и ХСС увеличили рейтинг на один процентный пункт (до 43 процентов). Таковы данные последнего опроса. Этот показатель на 2,5 процентных пункта выше результата всеобщих выборов 2013 года! Нет сомнений, что ХДС и ХСС с лёгкостью выиграли бы выборы в Бундестаг.

Личный рейтинг Меркель растёт прямо на глазах. Кривая на графике стремится только вверх, пишет газета.

62 процента, то есть почти две трети избирателей, проголосовали бы сегодня за Ангелу Меркель на посту канцлера.

А вот и сравнение: один из высочайших результатов, который показывал какой-либо политик помимо Меркель, — у герра Коля. И это всего 45 процентов. Предыдущий же показатель самой Ангелы Меркель составлял 63 процента (этот рейтинг она получила после победы страны в финале Кубка мира в Бразилии).

Социологи полагают, что улучшать дальше рейтинг при помощи международной дипломатии фрау Меркель уже некуда. Что касается внутренней политики, то тут способностей у Меркель поменьше, и поэтому от неё ничего особенного не ждут.

Если вернуться к внешней политике, то нельзя обойти молчанием ещё один факт — о котором, впрочем, мало что известно. Тем не менее, если вспомнить грозные заявления американских «ястребов» и Б. Х. Обамы, то надо будет заметить: имеющиеся предположения голословными назвать нельзя.

«Газета.ру» о ссылкой на немецкий журнал «Der Spiegel» пишет, что именно запирание украинских войск в котле под Дебальцевом заставило Меркель, а с ней и Олланда активизировать личные дипломатические усилия.

Издание напоминает, что на протяжении всего 2014 года Берлин показывал себя верным союзником Вашингтона, но как только обрисовалась перспектива военного вмешательства США в украинский конфликт, фрау канцлер села в самолёт.

В Вашингтоне состоялись переговоры с Бараком Обамой. Детали их, понятно, в прессу не попали. Тем не менее, немецкие аналитики склоняются к мысли, что Ангела смогла склонить президента США не форсировать поставки оружия. И это как минимум.

Процитируем два абзаца из «Газеты.ру»:

Таким образом, добавим от себя, не исключено, что достаточно эффективной (и в то же время следующей курсу мирового «гегемона» — США) внешней политикой, согласованной с действиями другого локомотива ЕС — Франции, Ангела Меркель столбит себе место в мировой истории. Турне по планете и неутомимые миротворческие усилия, часто основанные на личной инициативе, несомненно, приведут к какому-либо результату. Не исключено, что приведут даже к Нобелевской премии мира. Немке Ангеле Меркель, должно быть, хочется стоять в одном ряду с русским экс-генсеком Горбачёвым. Символично вышло бы…

Но ещё больше ей хочется наладить отношения с Москвой. Этого требует немецкий бизнес. Возвращение полноценного партнёрства с Россией могло бы принести немецкому канцлеру дивиденды и во внутренней политике — чего ей так не хватает. И тогда она стала бы абсолютной рейтинговой рекордсменкой среди политиков Германии.

Обозревал и переводил Олег Чувакин

источник

Не просто ухаб на дороге

Германо-российский кризис внутри большого кризиса

Ханс-Йоахим Шпангер – член исполнительного комитета Франкфуртского института исследований мира.

Резюме: Германия не собирается быть главным противником России в Европе, а останется главным участником диалога с ней на континенте – и Москве стоит этим воспользоваться.

Крепнет ощущение, что особые российско-германские отношения, которые установились после окончания холодной войны, а во многих аспектах еще раньше, принесены в жертву нынешнему охлаждению между Востоком и Западом. Глядя из Москвы, может показаться, что Германия присоединилась к единому западному фронту или, еще хуже, возглавила процесс формирования общей позиции против России. Моральные принципы и геостратегические интересы пришли на смену прагматизму, который десятилетиями превалировал в германской Ostpolitik.

Подобное мнение не лишено основания, поскольку в нынешнем противостоянии с Россией Запад действительно демонстрирует единство. И нельзя отрицать, что Германия играет существенную роль. Но взяла она ее на себя совсем не из упомянутых выше соображений, и эта линия не ведет к отказу от убеждений, много лет определявших внешнюю политику Германии в целом и ее отношения с Россией в частности.

Характерные черты внешней политики Германии

 Вряд ли найдется другая пара стран, которым так непросто общаться друг с другом, как Германии и России. И дело не только в контрасте Обломова и Штольца. В свете существующих противоречий крайне удивительно, что двум государствам удалось наладить теснейшие взаимоотношения еще на фоне прежнего разделения Европы на Восток и Запад. Гораздо меньше удивляет тот факт, что отношения оказались под угрозой в ситуации, когда фундаментальные различия проявились особенно резко и стали превалировать.

Вспомните замечание Ангелы Меркель в начале украинского кризиса в марте 2014 г. о том, что Владимир Путин живет «в другом мире». С точки зрения германского обывателя, канцлера легко понять, но подобный взгляд гораздо более многослоен, чем хотелось бы Меркель. В определенном смысле Германия и Россия при всем разнообразии современного мира – две противоположности, большинство же западных союзников Германии находятся где-то посередине. Россия привержена национальным интересам, государственному суверенитету и балансу сил – «величайшему достижению человечества», как выразился Владимир Путин в интервью телеканалу «Аль-Джазира» в феврале 2007 года. Германия, напротив, считается постмодернистским государством, поскольку полагается на взаимное инспектирование, открытость и признание уязвимости друг друга, а также прозрачность и взаимозависимость.

Для описания германского подхода к внешней политике и роли в международных делах используются две парадигмы: «мирная держава» (Ханс Маулль) и «торговое государство» (Ричард Розенкранс). Обе тесно связаны с безоговорочной капитуляцией и моральной катастрофой 1945 г., а также с холодной войной, которая облегчила постепенную реабилитацию в рамках западного многостороннего подхода и позволила Германии отвернуться от Востока. Последнее стало, по выражению (пастора) Питера Бендера, «великим спасением» вплоть до политики разрядки 1970-х годов. «Мирная держава» и «торговое государство» подкрепляют друг друга. В основе первой – невоенные, преимущественно экономические средства достижения национальных целей, а также мирное разрешение конфликтов и многосторонний подход. Второе же, подчеркивал Розенкранс, «строится вокруг космополитичной торговой системы с сопутствующими ей элементами международных отношений, отражающих принципы коммерсанта, а не воина». Поэтому Германия делает в своей внешней политике ставку на экономический обмен и взаимодействие с положительной суммой, а не на военное позиционирование и игры с суммой нулевой. Ценится поведение, построенное на правилах, и стремление развивать наднациональные структуры.

Эти основополагающие цели лучше всего обеспечиваются в рамках Европейского союза. Первоначально ему была уготована роль французского цветника, теперь же все явственнее проступает образ Германии, которая долго стояла за спиной продюсера, а затем стала доминировать, не раздувая вокруг этого националистической шумихи. По ходу дела германская идентичность трансформировалась в нечто европейское и наднациональное, что уже невозможно адекватно оценить, если воспринимать Германию исключительно как отдельную национальную единицу.

Это не значит, что у Берлина нет собственных интересов, хотя, чтобы признать это открыто, потребовалось время и объединение. Тем не менее упования (или установки) на то, что роль «центральной державы в Европе» усилится после ее воссоздания (об этом с вызовом утверждал известный биограф Конрада Аденауэра Ханс-Петер Шварц), так и не материализовались. С момента, когда Германия вновь стала единой, разговоры о том, что нужно взять на себя «больше ответственности», постоянно возобновляются. Однако суть понятия «ответственность» варьируется от заботы о восточных соседях до готовности пойти на военное вмешательство, если того потребуют интересы многосторонних операций по обеспечению мира.

Последнее недавно привело к отказу от принципа не продавать оружие в зоны напряженности. Снабжение курдов, воюющих против «Исламского государства», не только напрямую затрагивает зоны конфликта, но и подразумевает военную поддержку полугосударственных образований (что стало допустимым благодаря изображению боевиков ИГ как недочеловеков). Но и в этом аспекте совершенно очевидно: при отсутствии многосторонних механизмов консультаций и координации Германия никогда не пойдет на применение военных средств.

Функциональность многосторонних режимов, а также уважение правовых процедур и экономическая выгода – первостепенные интересы, благодаря которым Германия превратилась в уникальную по своим масштабам глобальную экспортную машину. Однако вопреки представлениям, господствующим во многих мировых столицах, такое развитие событий не повлекло за собой роста политических амбиций, не говоря уже о глобальной геостратегии. Причина проста: реагировать на потребности иностранных рынков и удерживать позиции в ожесточенной конкурентной борьбе невозможно, если не проявлять гибкость и умение адаптироваться к постоянно меняющимся внешним условиям. Такой подход имеет и оборотную сторону: если сосредоточиться на наращивании экспорта в ущерб повышению жизненного уровня дома, многие партнеры, особенно в ЕС, почувствуют себя обделенными.

Раньше активный торговый баланс Германии компенсировался благодаря постоянному росту курса немецкой марки. Но с появлением евро адаптивная нагрузка ложится на отягощенных долгами торговых партнеров Германии, которым приходится следовать германской модели, что, безусловно, культурный шок, особенно для стран Южной Европы. Разрешение этой дилеммы – главный вызов, с которым Берлин пытается справиться после начала кризиса евро, поскольку она подрывает базовые представления Германии о самой себе. Проблема до сих пор не решена. Поэтому антикризисные меры Европейского центрального банка вызывают не меньше споров в Берлине, чем решения российского ЦБ.

Моральные принципы и то, как им следовать, – продолжение того же общего представления Германии о самой себе и своих интересах. Миссионерские устремления США довольно часто вызывают столкновение демократических ценностей и национальных интересов, не говоря уже о других побочных последствиях (включая бросающиеся в глаза двойные стандарты). Германия же склонна объединять то и другое, представляя демократизацию как поэтапный процесс и попытку вовлечь в него как можно больше политической элиты и гражданского общества. Насаждать демократию или требовать «демократического прорыва» этой системе координат совершенно несвойственно. Концепция «партнерства ради модернизации», запущенная главой МИД Германии Франком-Вальтером Штайнмайером в 2008 г., – прекрасный пример подобного всеобъемлющего подхода: за отправную точку приняли экономические интересы Германии и России, затем их объединили с целью облегчить постепенные изменения.

Более того, верховенство закона, утверждаемое по определению в сотрудничестве с рассматриваемыми режимами, имеет значение по меньшей мере равноценное, если не фундаментальное для продвижения демократических процедур. Эта логика тесно связана с особой ролью государства в германском сознании. То, о чем мечтают российские государственники, в Германии стало реальностью: добровольная и полная преданность государству. Практически вторая натура граждан, неотъемлемая часть повседневной жизни, в которой отразилась причинно-следственная связь между верховенством закона и демократической подотчетностью (в Германии с XIX века). Отсюда акцент на всеобъемлющий диалог и, в частности, о правовом государстве (Rechtsstaatsdialog) как механизм совершенствования демократии. Не меньший акцент делается на правилах поведения (при довольно узком пространстве для переговоров). В Германии (в отличие от России) преданность государству не требует демонстративных символических актов.

Однако сам принцип подбора строительных блоков мирной державы отнюдь не лишен внутренних противоречий, которые время от времени выходят на поверхность. Участие Германии в войнах в Югославии и Афганистане, с одной стороны, и ее отказ в случае с Ираком, с другой, продемонстрировали, что многосторонний принцип лояльности союзникам и принцип мирного разрешения конфликтов способны вступить в столь серьезное противоречие, что приходится принимать неудобные решения. Чтобы прийти к согласию, требуется масса усилий. В случае с Косово, например, Германии пришлось напомнить о ее гуманитарной ответственности за зверства в Аушвице. (В Афганистане попытка прийти к согласию привела к тому, что США увязли в непредусмотренных, не принятых местным населением и в конечном итоге безрезультатных попытках национального строительства.)

Оборотная сторона базового подхода Германии заключается в том, что иногда ее усилия выглядят бледно, слишком схематично и забюрократизированно. Что резко контрастирует с излюбленными в России грандиозными замыслами и героическими свершениями. Но есть и положительная сторона, оказавшаяся ценным активом в усилиях по урегулированию кризиса вокруг Украины. Несмотря на отсутствие гибкости, особый подход Германии проявился в терпении и готовности к диалогу, без которых контакты были бы прерваны полностью. Неожиданно это обеспечило Берлину ведущую роль, но в отсутствие ответных шагов даже она, похоже, исчерпала свои ресурсы.

Украинский кризис: различия точек зрения

 Причины, приведшие к кризису, хорошо известны и не нуждаются в повторном перечислении. Но их интерпретация существенно различается, что ведет к соперничеству между нарративами – граничащему с мифологизацией – и только усугубляет раскол. Особенно удивительно, что, как точно подметил Фёдор Лукьянов, «малость, с которой все начиналось», просто смехотворна в сравнении с крупномасштабными последствиями. Соответственно, на передний план выходят скрытые мотивы, которые, по моему мнению, заключаются в следующем.

С российской точки зрения, политика Запада в отношении Украины представляет собой еще один и в конечном итоге самый опасный этап вечных посягательств на Россию. Они направлены на ее маргинализацию или, хуже того, подчинение, что позволяет провести прямую параллель с Отечественной и Великой Отечественной войнами. С точки зрения Германии, у нее все меньше общего с автократической Россией, режим которой проводит внешнюю политику подрыва установленных международных норм, стремится вернуться к игре с нулевой суммой, основанной на силе как единственной значимой валюте в международных отношениях.

Конечно, с обеих сторон припасено несколько вариантов нарративов, но даже не самые радикальные из них не оставляют пространства для взаимопонимания или компромисса – и иногда складывается впечатление, что именно такую цель они и преследуют. Неудивительно, что на уровне официальных представителей стороны пытаются осмыслить конфронтацию, не беря ответственность на себя. Вина однозначно возлагается на другую сторону без всякого учета интерактивной природы международных отношений. Те же подходы преобладают в политических дискуссиях, что ведет к негативным последствиям: нешаблонное мышление блокировано, никто не занимается рациональными расчетами затрат и выгод.

Один из примеров – популярная в последнее время в Москве критика Германии: украинский кризис – предлог, чтобы консолидировать лидерские позиции внутри ЕС и действовать от его имени. Якобы Германия преследует цель сделать Европу чисто европейской, независимой от США (которые тем не менее регулярно предстают в качестве главного вдохновителя и организатора всех существующих проектов) и находящейся в конфронтации с Москвой, зона влияния которой агрессивно оспаривается. Подобная интерпретация событий лишает Германию сразу двух вариантов поведения: традиционного атлантического – под покровительством США и мертворожденного евразийского – в рамках сотрудничества с Россией. Германия якобы использует лидерские позиции, которые она занимает в ЕС в качестве антикризисного менеджера, ради достижения ранее незаметных геостратегических выгод. Согласно этой точке зрения, родилась новая Германия.

Однако ни новой, ни более агрессивной Германии не существует. В приводимых аргументах упущено самое главное.

Мы действительно являемся свидетелями консолидации блоков, но это неизбежный побочный эффект углубления раскола между Востоком и Западом. И те, кто ощущает свою уязвимость, начинают доминировать в дискурсе, субъектом которого выступает конфронтация как незаменимое средство увещевания и самозащиты. Но феномен блоковой консолидации не дает представления о германском дискурсе в отношении России, который отнюдь не однороден, а чрезвычайно противоречив. Кроме того, данный феномен не отражает официальную политику Германии, которая с самого начала преследовала двойную стратегическую цель: ясные и недвусмысленные правовые стандарты, иногда называемые «красными линиями», дополняются предложениями различной глубины и качества, направленными на поиск путей выхода из тупика. Предотвращение нового раскола Европы с самого начала было главной мотивацией Германии, в то время как большинство германских союзников в лучшем случае думают о том, как управлять этим расколом.

Утверждения о новой агрессивной Германии построены на ошибочном соединении аргументов, которые на самом деле не связаны друг с другом.

Экономический вес и более активная международная роль Германии (если сравнивать хотя бы с предыдущим правительством и его некомпетентным министром иностранных дел Гидо Вестервелле), многоаспектный кризис внутри Евросоюза, затяжной антиамериканизм, всплеск которого последовал за скандалом с АНБ, и, наконец, критика России, получившая распространение в немецком общественном мнении после того, как Путин вернулся на пост президента (надо признать, начавшаяся на достаточно высоком уровне). Подобное понимание политики Германии следует логике представлений, которые в России кардинально отличаются от германских – постулирующих реализм против либерального интернационализма.

Кроме того, неверно интерпретированы ключевые интересы Германии, которые по-прежнему находятся внутри ЕС, а не за его пределами. Здесь Берлин сравнивается с хозяином незавершенного бизнеса, который стоит перед малопривлекательным выбором. Такая ситуация не способствует, а скорее сдерживает намерение пуститься во внешнеполитические авантюры. Нужно также учитывать приверженность Германии принятию решений на основе консенсуса, для чего ей приходится отчаянно сдерживать центробежные силы внутри Евросоюза (и добиваться толики согласия со стороны США).

Тем не менее украинский кризис и особенно санкции, введенные против России, вновь поставили Германию перед выбором между конфликтующими интересами, чего она обычно всеми силами пытается избежать. На сей раз пришлось колебаться между экономическими задачами торгового государства и многосторонним подходом мирной державы, основанном на правилах урегулирования кризиса. Выбор не между экономическими и геостратегическими интересами, ведь с точки зрения Германии геостратегия как раз и заключается в экономическом обмене как главном средстве (кооперативного) влияния. Скорее, нужно было определиться с краткосрочными и долгосрочными интересами. Сохранить текущие экономические выгоды либо сделать ставку на поддержание правовых основ, которые в конечном итоге гарантируют экономическое благополучие. Двойственная стратегия урегулирования кризиса вообще характерна для непрекращающихся попыток преодолеть разрыв между двумя вариантами.

Выход из тупика

 Как отмечалось выше, налицо переплетение внешне непримиримых позиций по урегулированию украинского кризиса, с одной стороны, и поиска нового баланса во взаимоотношениях, с другой. Чем дольше это продолжится, тем острее будет ощущаться отчужденность и враждебность между странами, от которых зависят украинский кризис и все развитие ситуации. Незаметная поначалу из-за «малости, с которой все началось», теперь эта связь бросается в глаза. Разрешение украинского кризиса определит новое устройство на европейском континенте, а это, в свою очередь, свидетельствует о том, что изолированного решения украинского кризиса, отдельного от широких последствий, не существует.

По сути, обеим сторонам придется принять неудобную правду. У Германии нет ответа на вопрос, что делать в ситуации, когда ее предположительно универсальные ценности не признаются повсеместно, т.е. существуют политические режимы, не разделяющие западные принципы и модели. Этого нельзя игнорировать или не учитывать, особенно если они обладают весом и экономической привлекательностью, – как, например, КНР. Россия, в свою очередь, не знает, как добиться признания, т.е. ее проблема в том, что международный статус не дается навсегда, не передается по наследству, его нужно заработать. «Китайская мечта» обладает гораздо большей гибкостью, поскольку базируется на глобальной интеграции, а не на оплакивании минувшего, в российском случае – краха Советского Союза, утраты его международного положения, что ведет к восприятию политики Запада как прямого продолжения сдерживания СССР. Ведь российский подход не влечет за собой ничего хорошего и, по сути, представляет собой извращенное – поставленное с ног на голову – повторение «романтического периода» 1992 г. и прошлых ошибок.

Признание Германией многообразия требует обновления когда-то весьма близкой ее сердцу политики разрядки, в основе которой – политическое сближение, многоуровневое взаимодействие и долгосрочная стратегия постепенных преобразований. Признание предпосылок обретения Россией международного статуса требует правильной расстановки приоритетов и возвращения к отправной точке, когда к власти в 2000 г. пришел Владимир Путин. В первую очередь это означает всеобъемлющую модернизацию экономики, государства, гражданского общества и их непростых отношений.

Подобное признание способно повлечь за собой изменение подходов, что возымеет практический эффект. Необходимость пройти длинный путь, более тщательно просчитать затраты и выгоды, уменьшить идеологический накал не только позволит заделать трещины во взаимоотношениях, но и добавит долю рациональности в процесс урегулирования кризиса на Украине. А рациональный подход раскроет неустойчивый и временный характер ситуации, которая сама по себе грозит огромными издержками и рисками.

У так называемых Донецкой и Луганской народных республик в их нынешних границах нет перспективы. Трансформировавшись в очередное образование-парию, находящееся в международной изоляции, они превратятся в обузу для России, а их геостратегическая значимость практически сводится к роли подручного инструмента, чтобы загнать Киев в угол. Но такой инструмент – палка о двух концах, поскольку он делает иллюзорной перспективу нормализации отношений Киева и Москвы, способствуя закреплению антироссийских настроений в украинском обществе. Только широкие переговоры на трехсторонней основе с участием Киева, Москвы и Брюсселя (и необязательно Вашингтона) могут проложить путь к выходу из кризиса. То же касается и выживания украинского государства, и его экономики, что, собственно, Запад в одиночку не в состоянии обеспечить.

Иными словами, одностороннего решения украинского кризиса не существует: Киев на это не способен, Брюссель – не готов, а его действия легко блокирует Москва; она же, возможно, и готова, но ее действия торпедируются Киевом. Таким образом, налицо несовпадение намерений и взаимный клинч, требуется скоординированное, а стало быть международное решение. Чем быстрее это будет признано, тем лучше.

Нынешний тупик, очевидно, исключает внутреннее решение между Киевом, с одной стороны, и Донецком и Луганском, с другой, к которому по-прежнему призывает Москва. То же самое касается и «минского формата», который работает только для контактов и мониторинга ситуации в сепаратистских регионах, но не подходит для Украины в целом. Но даже в этом отношении его пределы очевидны, что порождает призывы направить туда международную миротворческую миссию, мандат которой должен определить Совет Безопасности ООН.

Украинский кризис может поразить другие регионы. Чтобы не допустить этого и предотвратить возможную блокаду, полезно выйти на новые площадки. Предложение главы МИД Германии Штайнмайера наладить контакты между Евросоюзом и Евразийским экономическим союзом – один из вариантов. Поскольку предложение официально поддержал глава МИД России Сергей Лавров, речь явно не идет об очередном злонамеренном гамбите Германии, чтобы расширить свое влияние на «задний двор» России, как намекали некоторые российские аналитики. Скорее, это демонстрация того, что Германия не собирается быть главным противником России в Европе, а останется главным участником диалога с ней на континенте – и Москве стоит этим воспользоваться.

источник

Как Россия потеряла Германию

И как она может ее вернуть

Штефан Майстер – руководитель исследований Восточной Европы, России и Центральной Азии Германского общества внешней политики.

Резюме: Растущая политизация и секьюритизация всех областей германо-российских отношений знаменуют конец Восточной политики, которую Германия проводила после холодной войны.

Кризис на Украине высветил три основополагающих факта, касающихся внешней политики Евросоюза.

• Во-первых, ЕС в целом не является ключевым игроком, способным справиться с урегулированием, сдвинуть мирный процесс с мертвой точки или вести переговоры с Россией. Переговоры скорее двигает коалиция отдельных стран-членов. До сих пор единственным исключением был энергетический сектор, где Еврокомиссия играла ключевую роль посредника между Украиной и Россией относительно поставок газа зимой этого года. Однако это в основном заслуга бывшего комиссара ЕС по энергетике Гюнтера Эттингера.
• Во-вторых, основные западные игроки при разрешении данного кризиса – не Соединенные Штаты или НАТО. Президент Барак Обама сделал краеугольным камнем своей политики санкции против России и выражение символической поддержки союзникам в Европе, особенно балтийским странам и Польше, а также новому правительству Украины. Но Вашингтон считает, что ответственность за разрешение кризиса лежит на Евросоюзе в целом и на Германии в частности. Однако санкции не подменят собой активную политику. Незаинтересованность Обамы в переговорах с Владимиром Путиным показывает, что он рассматривает этот кризис скорее как средство демонстрации соотечественникам своей жесткости во внешней политике. Экономические издержки и риски для безопасности США гораздо ниже, чем в случае с Евросоюзом. С точки зрения Соединенных Штатов, Европе следует больше думать о собственной безопасности и наращивать оборонный бюджет. НАТО приостановила сотрудничество с Россией и снизила взаимодействие до минимального уровня. В этом смысле альянс скорее можно рассматривать как инструмент защиты европейских стран от российских провокаций, нежели как платформу для поиска выхода.
• В-третьих, Германия с самого начала взяла на себя роль лидера во всех переговорах. В феврале 2014 г. она реанимировала Веймарский треугольник, пытаясь вместе с Францией и Польшей остановить раскручивание спирали насилия между украинскими силами безопасности и Майданом. В июне во время празднования 70-летия высадки союзников в Европе она сыграла главную роль в создании Францией, Россией и Украиной «нормандского формата». Кроме того, канцлер Ангела Меркель и министр иностранных дел Франк-Вальтер Штайнмайер регулярно поддерживают контакты с президентом Путиным и министром иностранных дел Сергеем Лавровым. В то же время канцлер одобрила санкции против России после аннексии Крыма и поддержки войны на части территории Донбасса. Именно Меркель объединила страны Европейского союза в их решимости ужесточить давление после незаконных выборов в Донецкой и Луганской областях в ноябре 2014 года.

Новая роль Германии в мире

Конфликт на Украине разворачивается в то время, когда политическая элита Германии активно формулирует более эффективную и творческую внешнюю политику не только в Европе, но и в мире. Сигналом послужили выступления Штайнмайера, президента Йоахима Гаука и министра обороны Урсулы фон дер Лейен на Мюнхенской конференции по безопасности в начале 2014 года. Пересмотр внешней политики стал одной из главных задач Штайнмайера во время его нынешнего пребывания на посту министра иностранных дел.

Вне всякого сомнения, растущая экономическая и политическая мощь  на фоне общего экономического и институционального кризиса Евросоюза усилила позиции Берлина в Европе. Хотя Германия всегда определяла себя как экономическую державу, в последние годы активизировалось обсуждение и ее внешнеполитического профиля. Политическая элита осознает: страна должна брать больше международной ответственности за урегулирование кризисов и миротворчество. Это связано и с экономическими интересами Германии, которой для процветания нужны стабильные и открытые рынки, власть закона и функционирующая государственность. Тот факт, что переосмысление внешней политики происходит на фоне растущего скептицизма немецкой общественности относительно участия Германии в международных конфликтах или даже военных миссиях, является вызовом внешнеполитическому истеблишменту.

Нелишне обратить пристальное внимание на общественное мнение. Опрос, опубликованный Фондом Кёрбера в мае 2014 г., показывает, что 60% немцев против более активного участия Германии в мировой политике, тогда как 37% поддерживают такую роль. Это почти прямо противоположно тому, что выявил опрос 1994 г., когда 62% граждан выступали за большую активность Германии во внешней политике, а 37% возражали. Отвечая на вопрос о приоритетах немецкой внешней политики, респонденты сейчас поставили на первое место защиту прав человека (66%), на второе – охрану окружающей среды и борьбу с изменением климата (59%), на третью позицию – обеспечение энергетической безопасности (57%). Отстаивание экономических интересов Германии оказалось лишь на 13-м месте (25%), после поддержки более слабых стран в случае внешней агрессии против них (26%).

За исключением вопросов, связанных с обеспечением энергетической безопасности, исследование свидетельствует о явном неодобрении российской политики. Опрос Алленсбаха в апреле 2014 г. для газеты Frankfurter Allgemeine Zeitung продемонстрировал резкое снижение поддержки более тесного сотрудничества с Россией (32% по сравнению с 55% в 2009 г.). Он также показал все более негативное восприятие Владимира Путина, популярность которого в немецком обществе достигла самого низкого уровня с 2000 г. (65% опрошенных высказались о нем отрицательно).

Почему меняются взаимоотношения

Пересмотр политики в отношении России стал частью текущей ревизии, проводимой Министерством иностранных дел Германии, но эмоциональный тон дискуссии показывает, как важны отношения с Москвой и до какой степени они поляризованы. Отчуждение начало расти после окончания президентского срока Дмитрия Медведева, став особенно явным с возвращением Владимира Путина в президентское кресло в 2012 году. Когда в 2005 г. канцлером Германии вместо Герхарда Шрёдера стала Ангела Меркель, изменилась не только атмосфера. Важность России для немецкого руководства заметно снизилась. Отчасти это было вызвано весьма скромными успехами в улучшении делового климата в России, застоем в борьбе с коррупцией и отсутствием прогресса по установлению верховенства закона, а также растущим напряжением в странах, являющихся соседями России и Германии. Но в первую очередь именно кризис на Украине и аннексия Крыма положили конец российской и восточной политике Германии, проводившейся после холодной войны. Провал «партнерства ради модернизации» – поражение политических наследников Вилли Брандта, которые продолжали его восточную политику 1970-х гг., служившую их политическим целям еще четверть века после падения Берлинской стены. «Перемены через сближение» – ключевой лозунг, призванный поддерживать демократизацию, правовое государство и интеграцию России в Европу через экономическое сотрудничество.

Полная утрата доверия к нынешнему российскому руководству и особенно ухудшение личных отношений между Меркель и Путиным сильно повредили двусторонним связям. Для немецкой политической элиты катаклизм на Украине стал кризисом отношений с Россией – проверкой всех существующих предположений суровой реальностью. Украина превратилась в лакмусовую бумажку, показывающую общее состояние отношений с Россией. В результате даже самый убежденный немецкий социал-демократ вынужден признать, что по фундаментальным вопросам Москва и Берлин не разделяют общих ценностей и интересов. Внутренняя и внешняя политика современной Германии опирается на правовой подход, при котором во главу угла ставится верховенство закона и защита международного права. Для немецкой политической элиты, остро реагирующей на уроки нацистского прошлого, нарушение Россией международного права и посягательство на суверенитет другой страны, как это произошло в случае с аннексией Крыма, неприемлемы. Это ключевой посыл, даже если некоторые слои общества и деловые круги не вполне согласны с последовательной политикой Меркель.

Пересмотр Германией курса в отношении России

В такой проверке реальностью есть и положительный момент: Германия избавилась от наивных ожиданий и после многих лет заблуждений уяснила, в чем заключаются интересы России. При этом долгосрочная цель сохраняется: поддержка стабильности и процветания в Европе. Нельзя и дальше пытаться «помочь России стать похожей на нас». Оглядываясь назад, мы понимаем, что эта политика не соответствовала целям Путина: защищать любой ценой сферу влияния Москвы, даже если это противоречит экономической логике и выгоде.

Сегодня налицо все основания для более прагматичного курса. Переосмысление германским политическим истеблишментом отношения к России прошло три этапа. Во-первых, отказ Дмитрия Медведева от второго президентского срока и возвращение Путина в 2012 г. разочаровали немецкую элиту, возлагавшую большие надежды на риторику Медведева о модернизации. Во-вторых, аннексия Крыма вызвала глубокий шок, заставивший германское внешнеполитическое ведомство переоценить политику Кремля и собственные предположения (т.е. растет осознание того, что российский президент совершенно иначе видит будущее европейского порядка). В-третьих, с ноября 2014 г. Германия приступила к третьему этапу разработки новой российской и восточной политики, отражающей изменившиеся условия, одновременно помогая Украине преодолеть последствия кризиса.
Пять важных моментов предопределят развитие событий в будущем.

Первый состоит в признании того, что Россия – не единственная страна на Востоке. Существуют также Украина, Белоруссия, Молдавия и другие постсоветские государства. Немцы, по сути, впервые рассматривают украинцев отдельно от россиян как народ, заинтересованный в европейской интеграции и разделяющий европейские ценности. Это по-своему всколыхнуло память о нацистских преступлениях в Европе: жертвами бесчеловечной кампании против Советского Союза были не только евреи и русские, но также украинцы, белорусы и многие другие народы. Такой взгляд подводит черту под восточной политикой Берлина последних двух десятилетий, которую можно охарактеризовать как «Россия превыше всего». Ей на смену приходят более сбалансированные отношения с другими постсоветскими странами. Следовательно, политика в отношении соседних с ЕС государств и, в частности, «Восточное партнерство» станет важнее для Германии – не в последнюю очередь потому, что Берлин заинтересован в стабилизации стран, являющихся непосредственными соседями Евросоюза.

Во-вторых, одна из мантр немецкой внешней политики заключалась в том, что мир и стабильность в Европе возможны только с Россией, но никак не против России. Теперь же немцы поняли, что в настоящий момент мира в Европе не может быть ни с Россией, ни против нее. Это означает, что Германия и другие страны Европейского союза должны иначе оценить риски. Им необходимо наращивать оборонный бюджет, чтобы защитить себя. В то же время среди политиков имеется четкий консенсус, что прямая военная поддержка Украины или интервенция ухудшат отношения с Москвой и не помогут в разрешении конфликта. Государствам Евросоюза придется разработать планы совершенствования самообороны с НАТО и без НАТО на случай различных жестких и мягких рисков безопасности. США продолжат играть важную роль в Европе в контексте альянса, но с их стороны заметно все меньше желания компенсировать ограниченные оборонные бюджеты стран – членов ЕС.

В-третьих, с учетом новых рисков безопасности подход Германии к отношениям с Россией в дальнейшем будет заключаться в «сотрудничестве там, где это возможно; снижении рисков и активной обороне там, где это необходимо», как выразился Карстен Фогт, в прошлом один из ведущих советников в области внешней политики. Это означает сочетание кооперации и сдерживания. Сотрудничество и взаимодействие с Россией всегда останется важной частью восточной политики Германии, но, как Меркель и Штайнмайер выяснили в последние месяцы, с российским руководством чрезвычайно трудно найти общий знаменатель, когда дело касается общих соседей. У немецких лидеров нет российских визави, которые были бы правомочны и заинтересованы говорить о том, как уменьшить урон. В то же время асимметричные войны на территории стран, являющихся и соседями Европы, российские пропагандистские кампании против многих государств – членов ЕС (в том числе и Германии) и нарастающая рецессия внутри России – угрозы европейской безопасности и стабильности, которые требуют новой реакции Берлина и Евросоюза.

Преимущественно внутренний экономический кризис в России видится особенно серьезной угрозой для стабильности. Вызван он не столько санкциями Евросоюза, сколько утратой рынками веры в способность Кремля реагировать на внутренние экономические и политические вызовы (в сочетании с растущей зависимостью экономики от падающих цен на нефть).

В-четвертых, с немецкой точки зрения, инструменты коллективной безопасности будут играть все более важную роль. Немцы исключают военное решение текущего конфликта. Нам придется заново договариваться с Россией о безопасности в Европе и совершенствовать инструменты, при помощи которых можно строить доверительные отношения. Но для Германии (и Евросоюза) это означает восстановление принципов Будапештского меморандума с акцентом на целостность границ, согласие с суверенитетом государств и отсутствие нового раздела Европы. Германия использует год председательства Сербии в ОБСЕ (2015 г.) и особенно собственное председательство в 2016 г. для укрепления роли этой организации в поддержании мира в Европе. Как указал министр иностранных дел Штайнмайер на совещании Совета министров ОБСЕ в декабре 2014 г., в краткосрочной перспективе Берлин воспользуется всеми имеющимися инструментами ОБСЕ для прекращения эскалации военных действий в Донбассе и обеспечения безопасности украинско-российской границы с помощью контактной группы и миссии мониторинга. В среднесрочной же перспективе ОБСЕ должна снова стать похожей на Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе: актуальным форумом для организации диалога, сотрудничества и принятия мер по укреплению доверия. ООН со своей стороны не может играть ключевую роль в этом конфликте, поскольку работа ее Совета Безопасности нередко блокируется его постоянными членами – Россией и США. Кроме того, было бы удивительно, если бы Москва согласилась на миротворческую миссию ООН, предполагающую размещение солдат из стран НАТО в непосредственной близости от российско-украинской границы.

Также возрастет роль НАТО как оборонительного альянса, призванного защищать своих членов от любых провокаций или угроз со стороны России и обеспечивать безопасность в соседних странах (также от имени государств, не входящих в альянс). В то же время Совет НАТО –  Россия должен стать антикризисным форумом для общения, практического сотрудничества и выстраивания доверительных отношений, а также платформой для обмена между НАТО и ОДКБ.

В-пятых, Германии/ЕС придется заново определить свои интересы в Восточной Европе и научиться ориентироваться в новых условиях, установить, в каких областях сотрудничество с Россией возможно, а в каких нет. Это касается как Европы и наших общих соседей, так и остального мира. Целями остаются поиск совместного решения по Ирану, стабилизация обстановки в Сирии и Афганистане, а также борьба с исламистским террором. На этом фоне государства, соседствующие с Евросоюзом и Россией, становятся главной ареной столкновения и конфликта с Москвой. Интересы в этом регионе расходятся, хотя плодотворное сотрудничество в других местах возможно. В то время как Германия и ЕС стремятся к либерализации и демократизации таких стран, как Украина, Молдавия и Грузия, Россия хочет защищать свою сферу влияния и, похоже, предпочитает иметь вдоль своих границ непрозрачные и слабые государства.

Евразийский экономический союз (ЕАЭС) мог бы послужить инструментом взаимодействия между Брюсселем и Москвой. Но до тех пор, пока Россия будет рассматривать эту организацию в качестве протекционистского инструмента, направленного против стандартов Евросоюза и свободного рынка, трудно выработать общую позицию по зоне свободной торговли от Лиссабона до Владивостока. Не имеет смысла возрождать в рамках Евросоюз – ЕАЭС столь же бессмысленный инструмент, каким зачастую оказывались в недавнем прошлом саммиты ЕС – Россия. Нужна платформа для конкретных переговоров. Но для этого необходимо общее видение и планы.

Новое временное соглашение

Величайший вызов для обеих сторон – восстановить доверие и достичь нового временного соглашения. Целью правительства Германии не может быть новая Ялта. Это не сдерживание, основанное на очередном разделе Европы, а новые Хельсинкские договоренности, предусматривающие одинаковую безопасность для всех и признание суверенитета и границ каждого государства. Ялтинский тип соглашения еще больше изолирует Россию, ускорит ее экономический упадок и превратит наше общее окружение в хрупкую и опасную зону – едва ли это в интересах Германии. С другой стороны, отстаивание ценностей Хельсинкского акта будет отражать реалии XXI века, способствовать экономическому развитию и взаимозависимости в Европе, обеспечивать безопасность для всех и свободу передвижения.

Быть может, именно этого больше всего и боится нынешнее российское руководство: открытое общество и свободный обмен людьми, идеями и товарами. Для российских граждан это, вероятно, куда более привлекательно, чем экономический упадок, снижение благосостояния и безопасности на родине и в Европе.
Первый шаг для достижения этих целей – выполнение Минского соглашения. Москве, Киеву и сепаратистам следует предпринимать конкретные и видимые шаги для деэскалации конфликта на востоке Украины. Это означает отвод тяжелых вооружений с обеих сторон, четкую демаркацию границ сепаратистских регионов, размещение международных наблюдателей по обе стороны новой границы и прекращение поставки российских вооружений сепаратистам. Временное замораживание конфликта и сохранение Украиной нейтрального статуса по отношению к НАТО – приемлемые условия, если Москва прекратит свою асимметричную войну и военную помощь мятежникам. Все это могло бы положить конец второму и третьему этапу санкций, введенных как реакция на российские действия на востоке Украины. Конкретные и видимые шаги по деэскалации дали бы возможность укрепить или выстроить платформу для обсуждения будущего безопасности в Европе с Россией, а не наоборот. Принципы, которые должны лежать в основе всех нынешних переговоров, определены в Будапештском меморандуме 1994 г.: территориальная целостность и суверенитет Украины.

В давно ушедшем прошлом, в годы холодной войны, важными факторами укрепления доверия было сотрудничество в экономике и особенно энергетике. Сегодня они снова могли бы улучшить отношения в контексте консультаций с Евразийским экономическим союзом. Но без ясно выраженной готовности Москвы снизить градус противостояния на востоке Украины и прекратить провокации в других странах, которые являются нашими общими соседями, экономическое сотрудничество останется ограниченным. Растущая политизация и секьюритизация всех областей германо-российских отношений знаменуют конец восточной политики, проводившейся Германией после холодной войны. Возврат к практике отношений «как раньше» невозможен для обеих сторон. Но общей целью должна стать выработка прагматичного решения по Украине и новая модель для ЕС и России. Только это принесет мир, безопасность и благополучие во все регионы Европы.

источник

Оставить Запад позади

Германия смотрит на Восток

Ханс Кунднани – директор по исследованиям Европейского совета по международным делам, автор книги «Парадокс германской силы»

Резюме: Постзападная Германия может повести за собой значительную часть Европы, в особенности страны Центральной и Восточной Европы, экономики которых тесно связаны с германской.

Статья была опубликована в журнале Foreign Affairs, № 1, 2015 год. © Council on Foreign Relations, Inc.

Аннексия Крыма Россией в марте 2014 г. стала стратегическим ударом для Германии. Российская агрессия неожиданно поставила под угрозу европейскую архитектуру безопасности, которую Германия принимала как данность с момента окончания холодной войны. Берлин потратил два десятилетия, пытаясь укрепить политические и экономические связи с Москвой, но действия России на Украине позволяли предположить, что Кремль больше не заинтересован в партнерстве с Европой. Несмотря на зависимость Германии от российского газа и значимость России для немецких экспортеров, канцлер Ангела Меркель в конечном итоге согласилась ввести санкции против России и помогла убедить других членов ЕС в необходимости этих мер.

Тем не менее украинский кризис вновь поставил на повестку дня старый вопрос об отношении Германии к остальному Западу. Когда в апреле телерадиокомпания ARD спросила немцев о том, какую роль их страна должна играть в кризисе, только 45% хотели, чтобы Германия примкнула к своим партнерам по ЕС и НАТО; 49% считали, что надо выступить посредником между Россией и Западом. В мае в еженедельнике Der Spiegel появилась редакционная статья, предупреждающая о том, что Германии не стоит отворачиваться от Запада.

Реакцию Германии на украинский кризис можно понять, учитывая длительное ослабление Westbindung – послевоенной интеграции страны с Западом. Падение Берлинской стены и расширение Евросоюза освободило страну от необходимости полагаться на США в вопросах защиты от мощного Советского Союза. В то же время ориентированная на экспорт немецкая экономика стала все больше зависеть от спроса на развивающихся рынках, включая Китай. Хотя Германия по-прежнему придерживается обязательств по европейской интеграции, приведенные выше факторы позволяют предположить возможность постзападной внешней политики Берлина. Такой сдвиг имел бы серьезные последствия. Учитывая возросшее влияние Германии внутри Европейского союза, отношения страны с остальным миром в значительной степени определят политику Европы.

Германский парадокс

 У Германии всегда были сложные отношения с Западом. С одной стороны, многие политические и философские идеи, ставшие ключевыми для Запада, зародились именно там благодаря таким мыслителям эпохи Просвещения, как Иммануил Кант. С другой стороны, германская интеллектуальная история включает темные страницы, поставившие под угрозу западные нормы – как, например, волна национализма, возникшая в начале XIX века. Со второй половины XIX века немецкие националисты были склонны определять германскую идентичность как противоположность либеральным, рационалистическим принципам Французской революции и Просвещения. Кульминацией такой версии национализма стал нацизм, который немецкий историк Генрих Август Винклер назвал «апогеем германского отвержения западного мира». В этом заключается парадокс Германии: будучи частью Запада, она бросила ему самый радикальный вызов изнутри.

После Второй мировой войны ФРГ участвовала в европейской интеграции, а в 1955 г., с эскалацией холодной войны, вступила в НАТО. В следующие 40 лет политика Westbindung, которая привела Германию к сотрудничеству и реализации совместных инициатив в сфере безопасности с ее западными союзниками, стала жизненной необходимостью, которая перевесила другие внешнеполитические цели. Германия продолжала определять себя как западную державу и в 1990-е годы. При канцлере Гельмуте Коле объединенная Германия согласилась перейти на евро. К концу десятилетия страна, казалось, смирилась с применением военной силы для исполнения своих обязательств как члена НАТО. После 11 сентября 2001 г. канцлер Герхард Шрёдер пообещал «безусловную солидарность» с США и направил германский контингент в Афганистан в рамках миссии НАТО.

Однако в последние 10 лет отношение Германии к остальному западному миру изменилось. Во время дискуссии о вторжении в Ирак в 2003 г. Шрёдер говорил о «германском пути», отличающемся от американского. С тех пор Берлин стал более жестко выступать против применения военной силы. Германия, видимо, решила, что правильный урок, который нужно извлечь из ее нацистского прошлого, – это не «Аушвиц никогда не должен повториться» (такой подход оправдывал в 1999 г. участие в натовском военном вмешательстве в Косово), а «война никогда не должна повториться». Немецкие политики, представляющие различные партии, сегодня определяют страну как Friedensmacht, «державу мира».

Германская приверженность миру заставила Евросоюз и Соединенные Штаты обвинить Берлин в отступничестве. Выступая в Брюсселе в 2011 г., министр обороны США Роберт Гейтс предупредил, что НАТО превращается в «двухуровневый альянс… есть те, кто хочет и может платить цену и нести бремя союзнических обязательств, и те, кто пользуется преимуществами членства, будь то гарантии безопасности или размещение штаб-квартиры, но не желает разделять риски и затраты». Он подверг особой критике тех членов НАТО, кто расходует на оборону меньше согласованного уровня в 2% от ВВП. Берлин тратит всего 1,3%. В последние несколько лет Франция также критиковала Германию за нежелание активно поддерживать военные миссии в Мали и Центрально-Африканской Республике.

Одна из причин, по которой Германия стала пренебрегать своими обязательствами в НАТО, заключается в том, что Westbindung больше не кажется стратегической необходимостью. После окончания холодной войны Евросоюз и Североатлантический альянс расширились и теперь включают государства Центральной и Восточной Европы. А это означает, что Германия «окружена друзьями», как выразился бывший министр обороны Германии Фолькер Рюэ, а не потенциальными военными агрессорами, и поэтому стране уже не нужно полагаться на Соединенные Штаты в вопросах защиты от Советского Союза.

В то же время германская экономика теперь более зависима от экспорта, особенно в незападные государства. В первом десятилетии этого века, пока внутренний спрос оставался низким, немецким производителям удалось вновь обрести конкурентоспособность, и роль экспорта стала расти. По данным Всемирного банка, доля экспорта в ВВП Германии подскочила с 33% в 2000 г. до 48% в 2010-м. Уже при Шрёдере внешняя политика стала базироваться в основном на экономических интересах и, в частности, на потребностях экспортеров.

Растущие антиамериканские настроения среди рядовых немцев также способствовали сдвигу во внешней политике. Кампания в Ираке вселила уверенность в том, что можно расходиться с США по вопросам войны и мира, а глобальный финансовый кризис 2008 г. дал основания не соглашаться и по экономическим вопросам. По мнению многих немцев, кризис продемонстрировал недостатки англо-саксонского капитализма и подтвердил правильность германской социальной рыночной экономики. Когда в 2013 г. вскрылись факты о том, что Агентство национальной безопасности США вело наблюдение за немцами и прослушивало мобильный телефон Меркель, антиамериканские настроения усугубились. Многие немцы сегодня заявляют, что не разделяют американские ценности, а некоторые даже утверждают, что такого не было и прежде.

Конечно, либеральная политическая культура, результат ее интеграции с Западом, никуда не денется. Однако важно понять, останется ли Германия в одном строю с западными партнерами и продолжит ли выступать за западные нормы теперь, когда ее экономический рост в значительной степени зависит от незападных стран. Самая драматичная демонстрация того, как может выглядеть постзападная внешняя политика, произошла в 2011 г., когда Германия воздержалась при голосовании в Совете Безопасности ООН по военному вмешательству в Ливии и примкнула к Китаю и России, а не к Франции, Великобритании и США. Некоторые германские государственные деятели отрицали, что это решение является предвестником определенной тенденции. Но опрос, проведенный вскоре после голосования внешнеполитическим журналом Internationale Politik, показал, что немцы разделились на три группы. Одни полагают, что нужно продолжать взаимодействие преимущественно с западными партнерами; другие – за сотрудничество с такими державами, как Китай, Индия и Россия; третьи – за тесные контакты и с теми, и с другими.

Новая Ostpolitik

Германский курс в отношении России уже давно базируется на политической вовлеченности и экономической взаимозависимости. Став канцлером ФРГ в 1969 г., Вилли Брандт стремился установить баланс между Westbindung и более открытыми отношениями с Советским Союзом и предложил новый подход, который получил название Ostpolitik (Восточная политика). Брандт считал, что расширение политических и экономических связей между двумя державами может в конечном итоге привести к объединению Германии, его советник Эгон Бар называл эту стратегию «преобразования через сближение».

После окончания холодной войны экономические связи между Германией и Россией продолжали расширяться. Не забывая о Восточной политике Брандта, Шрёдер начал проводить линию «преобразования через торговлю». Немецкие руководители и в особенности социал-демократы активно продвигали «партнерство ради модернизации», в рамках которого Германия предоставляла бы России технологии для совершенствования ее экономики – а в идеале и политики.

Эти связи помогают объяснить первоначальное нежелание Германии вводить санкции после вторжения России на Украину в 2014 году. Решая, следовать ли примеру Соединенных Штатов, Меркель оказалась под давлением влиятельных лоббистов немецкой промышленности, в первую очередь Восточного комитета германской экономики, представители которого утверждали, что санкции больно ударят по Германии. Демонстрируя поддержку российского президента, исполнительный директор Siemens Джо Кэзер встретился с Владимиром Путиным в его подмосковной резиденции вскоре после аннексии Крыма. Кэзер заверил Путина, что его компания, которая ведет бизнес в России на протяжении 160 лет, не допустит, чтобы «краткосрочная турбулентность», как он охарактеризовал кризис, навредила отношениям. В колонке в Financial Times в мае генеральный директор Федерации промышленности Германии Маркус Кербер написал, что бизнес поддержит санкции, но сделает это с «тяжелым сердцем».

Серьезная зависимость от российских энергоресурсов также вынуждала Берлин уклоняться от санкций. После катастрофы на японской АЭС «Фукусима» в 2011 г. Германия приняла решение о скорейшем выводе из эксплуатации своих атомных электростанций и в результате усугубила зависимость от российского газа. К 2013 г. российские компании на 38% обеспечивали Германию нефтью и на 36% газом. Поставки можно диверсифицировать за счет альтернативных источников энергоресурсов, но процесс, скорее всего, займет десятилетия. Поэтому в краткосрочной перспективе Германия не хотела конфликтовать с Россией.

Поддержав санкции, Меркель столкнулась с несогласием не только промышленников, но и германского общества. Хотя США и ряд европейских стран обвиняли правительство Германии в слишком сдержанной позиции по России, в стране многие считали, что власти действуют чересчур агрессивно. Например, когда немецкий журналист Бернд Ульрих призвал к более жестким действиям против Путина, на него обрушился шквал писем с обвинениями в разжигании войны. Даже глава МИД Франк-Вальтер Штайнмайер, явно симпатизирующий России, столкнулся с аналогичными обвинениями. Разоблачения слежки АНБ только усилили симпатии к России. Как отмечал Ульрих в апреле 2014 г., «когда российский президент говорит, что ощущает притеснения со стороны Запада, многие здесь думают: “и мы тоже”».

Такая форма идентификации с Россией имеет глубокие исторические корни. В 1918 г. Томас Манн в своей книге «Размышления аполитичного» отмечал, что германская культура отличается от культур других западных стран, включая Францию и Великобританию, и даже превосходит их. Она, утверждал писатель, находится где-то между русской культурой и культурами остальной Европы. В последние месяцы такая идея пережила драматичное новое рождение. Историк Винклер в журнале Der Spiegel в апреле 2014 г. подверг критике так называемых «понимающих Россию» (Russlandversteher) – немцев, выражающих поддержку России, – за реанимацию «мифа о связи русской и немецкой души».

Таким образом, вырабатывая ответ на аннексию Крыма, Меркель пришлось балансировать на грани фола. Она стремилась как можно дольше сохранить возможность политического решения, ведя длительные телефонные беседы с Путиным и отправляя Штайнмайера в Москву и Киев. Только после того как 17 июля 2014 г. был сбит (предположительно пророссийскими сепаратистами) авиалайнер «Малайзийских авиалиний», германские официальные лица посчитали возможным занять более жесткую позицию. С этого момента поддержка санкций в обществе оставалась умеренной. Августовский опрос ARD показал, что 70% немцев поддерживают второй раунд европейских санкций против России, включающий запрет выдачи виз и замораживание активов ряда российских бизнесменов. Но только 49% заявили, что поддерживать санкции, даже если они ударят по экономике Германии, а при третьем раунде санкций это наверняка произойдет.

Поддержка в обществе может уменьшиться, если Германия погрузится в рецессию, как прогнозируют многие аналитики. Бизнес неохотно, но принял санкции, однако продолжает лоббировать их смягчение. В то время как экономические интересы оказываются под угрозой, Германия четко дает понять, что военные варианты вообще не рассматриваются. Накануне саммита НАТО в Уэльсе в сентябре Меркель выступила против планов альянса обеспечить постоянное присутствие в Восточной Европе, которое, как она заявила, нарушает Основополагающий акт Россия – НАТО 1997 года. Иными словами, у Берлина может не хватить стойкости, чтобы проводить политику сдерживания в отношении России.

Переориентация на Китай

 Германия также сблизилась с Китаем, и это, возможно, еще более существенный предвестник постзападной внешней политики. Как и в случае с Россией, Берлин извлек пользу из укрепления экономических связей с КНР. В последние 10 лет немецкий экспорт в Китай рос по экспоненте. К 2013 г. он достиг 84 млрд долларов, что почти вдвое превышает германский экспорт в Россию. Китай действительно стал вторым крупнейшим рынком Германии за пределами ЕС и вскоре может опередить США. Китай уже крупнейший рынок для Volkswagen, ведущего автопроизводителя, и Mercedes-Benz S-класса.

Отношения между Берлином и Пекином только укрепились после финансового кризиса 2008 г., когда оба государства оказались по одну сторону в дебатах о глобальной экономике. Оба оказывали дефляционное давление на торговых партнеров, критиковали американскую политику количественного смягчения и сопротивлялись призывам Вашингтона принять меры, чтобы скорректировать макроэкономический дисбаланс в глобальной экономике. Одновременно державы сблизились и политически. В 2011 г. страны начали проводить ежегодные консультации на уровне правительств. Китай впервые вышел на подобные широкомасштабные переговоры с другой страной.

Для Германии отношения в первую очередь являются экономическими, а для Китая, который хочет, чтобы сильная Европа стала противовесом Соединенным Штатам, важен стратегический аспект. Пекин может рассматривать Германию как ключевой элемент такой Европы, отчасти потому что ее влияние в Старом Свете растет, а кроме того – предпочтения Германии Китаю ближе, чем устремления других членов Европейского союза, включая Францию и Великобританию.

Связи Берлина и Пекина укрепляются на фоне ужесточения подхода Вашингтона к КНР в рамках американской политики концентрации на Азии – и это может стать серьезной проблемой для Запада. Если США вступят в конфликт с Китаем по вопросам экономики или безопасности (например, в ситуации «азиатского Крыма») есть реальная возможность того, что Берлин сохранит нейтралитет. Некоторые германские дипломаты в Китае уже начали дистанцироваться от Запада. Так, в 2012 г. посол Германии в Пекине Михаэль Шефер заявил в интервью: «Я думаю, что больше не существует такого понятия, как Запад». Учитывая растущую зависимость от китайского рынка, можно предположить, что введению санкций против Китая германские бизнесмены станут противодействовать активнее, чем в случае с Россией. Правительство Германии еще менее охотно пойдет на жесткие меры, чем в ходе украинского кризиса, и это чревато более серьезными трещинами в отношениях внутри Европы и между Европой и Америкой.

Германская Европа

 Опасения по поводу нейтралитета Германии не новы. В начале 1970-х гг. Генри Киссинджер, занимавший тогда пост помощника президента США по национальной безопасности, предупреждал, что Восточная политика ФРГ сыграет на руку Советскому Союзу и поставит под угрозу трансатлантическое единство. Он утверждал, что тесные экономические связи с СССР усугубят зависимость Европы от ее восточного соседа и таким образом подорвут единство Запада. Опасность, которую предвидел Киссинджер, заключалась не в том, что ФРГ может выйти из НАТО, скорее, как он писал в мемуарах, опасения вызывало, что Германия «будет избегать конфликтов за пределами Европы, даже если они затрагивают фундаментальные интересы безопасности». К счастью для Вашингтона, холодная война сдерживала эти импульсы, пока Западная Германия полагалась на США в вопросах защиты от СССР.

Однако сейчас Германия занимает ключевую, более мощную позицию в Европе. Во времена холодной войны ФРГ была слабым государством на окраине будущего Евросоюза, но объединенная Германия сегодня – одна из самых мощных (если не самая) из держав объединения. Учитывая эту позицию, постзападная Германия может повести за собой значительную часть Европы, в особенности страны Центральной и Восточной Европы, экономики которых тесно связаны с германской. Если Великобритания покинет ЕС, еще вероятнее, что союз будет следовать предпочтениям Германии, особенно в том, что касается России и Китая. В этом случае не исключен конфликт Европы с США – и тогда Запад переживет раскол, от которого может и не оправиться.

источник

Двойной кризис Европы

Логика и трагедия главенствующего положения Германии

Алан Кафруни – профессор в области международных отношений и европейской политики Колледжа Гамильтон

Резюме: Геополитический кризис не совпал со стратегическим отходом от атлантизма, но по мере его продолжения высока вероятность нарастания тактических противоречий и конфликтов между западными странами.

Данная статья представляет собой несколько сокращенную версию материала, написанного по заказу Валдайского клуба и опубликованного в серии «Валдайских записок» в январе 2015 года. Полный текст по-русски и по-английски со справочным аппаратом – http://valdaiclub.com/publication/75421.html.

Кризис еврозоны послужил катализатором процессов неравномерного развития и политической фрагментации Европы. По наблюдению Филиппа Леграна, валютный союз, некогда считавшийся кардинальным прорывом европейской интеграции, превратился при немецком лидерстве в «фискальный колониализм еврозоны». Из-за снижения конкурентоспособности Франции и неприятия ею навязанных Германией налогово-бюджетных правил, трещину дало франко-германское партнерство, которое с начала 1950-х гг. было главной движущей силой европейской интеграции. Берлин пользуется практически неоспоримой властью в еврозоне. Судя по реакции ЕС на войну на Украине, очевидно, что Германия также стала доминирующей политической силой Евросоюза.

В этой статье речь пойдет об истоках и эволюции двух взаимосвязанных кризисов, которые охватили европейский континент. Первый обусловлен угрозой распада валютного союза, а второй выражается в ужесточении соперничества за господство в Европе после завершения эпохи, начавшейся с окончанием холодной войны. Хотя истоки и логика этих двух кризисов разные, их объединяет одно: и в том, и в другом случае главную роль играет Германия.

Немецкое государство, капитал и кризис еврозоны

 Послевоенный проект обеспечения стабильного роста, полной занятости и социальной защиты в Западной Европе был основан на Бреттон-Вудской системе фиксированных валютных курсов, стратегической целью которой было развитие экспорта в Соединенные Штаты. Крах этой системы и переход к плавающему обменному курсу сопровождался развитием мобильных, транснациональных финансовых рынков, замкнутых на Уолл-Стрит. В свете изменений европейский проект оказался устаревшим. Стало очевидно, что Европа уязвима перед лицом валютной обособленности США. С ростом неустойчивости финансовой системы все более явно проявлялась неравномерность развития стран Западной Европы. Немецкая промышленность и раньше славилась своим превосходством, а после воссоединения Западной и Восточной Германии это стало серьезным испытанием для франко-немецких отношений и Евросоюза в целом.

Решение о создании Экономического и валютного союза (ЭВС) было принято в силу ряда геополитических и экономических причин, не последней из которых стало стремлении Франции на момент подписания Маастрихтского договора сдержать развитие объединенной Германии и восстановить хотя бы частично контроль над своей денежно-кредитной политикой. Однако создание валютного союза без единой федеральной финансовой системы неизбежно привело к торжеству неолиберализма, что явилось определяющим фактором «повторного запуска» или начала «второго» европейского проекта. Парадоксально, но в Германии многие изначально выступали против ЭВС, однако, в итоге эта структура обеспечила воплощение в жизнь модели экспортного меркантилизма, тем самым усилив экономическую мощь Германии.

С конца 1990-х гг. немецкий капитал неустанно сокращал издержки и проводил меры жесткой экономии. Эти инициативы были тесно связаны с экспортной деятельностью и стратегией содействия прямым иностранным инвестициям. Цепь поставок Германия – Центральная Европа (фактически единый производственный комплекс) охватила всю территорию Центральной и Восточной Европы, что стало залогом глобальной конкурентоспособности экспортной модели Германии. Вхождение в ЕС ряда новых стран с 2004 г. обеспечило более надежную институциональную и правовую основу для создания такой зоны под эгидой Берлина.

В объединенной Германии проведена серия реформ и «наступлений работодателей», в результате чего резко снизились затраты на рабочую силу в единице продукции. В соответствии с программой реформ Герхарда Шрёдера «Повестка 2010», пособие по безработице и объем социальной помощи сократили, что нарушило установившуюся в послевоенный период связь между экспортным ростом, увеличением зарплат и развитием внутреннего рынка. Экономика Германии находится в структурной зависимости от зарубежного спроса. По валовому экспорту Германия уступает лишь Китаю, и то ненамного. Кроме того, профицит текущих операций составляет почти 3%, самый высокий показатель в истории финансовых рынков. Именно этим во многом обусловлен кризис еврозоны. Другие страны еврозоны не могут для повышения конкурентоспособности девальвировать свои валюты по отношению к немецкой марке, как это бывало до 1992 г. и будет, в случае распада еврозоны. Таким образом, экспортный меркантилизм Германии является и причиной и следствием стагнации, поскольку государства с дефицитом вынуждены проводить внутреннюю девальвацию. То есть, использование евро стало для Германии политикой «разори соседа», при этом в первую очередь «разоренными» оказываются немецкие трудящиеся.

Реакция ЕС на кризис

 Тот факт, что банковский кризис 2009 г. начался на фоне неравномерности развития европейских стран, присущей им со времен распада Бреттон-Вудской системы, значительно затруднил его преодоление. Изначально, членство в ЭВС считалось защитой стран-должников от валютных кризисов, поскольку позволяло искусственно сохранять стоимость заемных средств на низком уровне. В то же время, как отмечено ранее, членство в еврозоне лишает возможности проведения девальвации национальной валюты для повышения конкурентоспособности. В Португалии, Италии, Ирландии, Греции и Испании наблюдался стремительный рост задолженности населения из-за структурного дефицита по текущим операциям, обусловленного ростом сальдо торгового баланса Германии. Соответственно, повышались и риски немецких банков и других крупнейших стран еврозоны. Бывший глава Бундесбанка Карл Отто Пёль охарактеризовал меры по спасению экономики Греции следующим образом: «Речь шла о защите от списания долгов немецких, и, в особенности, французских, банков. В день согласования пакета мер по спасению экономики Греции, стоимость акций французских банков выросла на 24%... Становится понятно, для чего это было сделано: для спасения банков и богатых греков».

По мере роста разницы между ставками по облигациям Германии и периферийных стран еврозоны в последних начали вводить меры жесткой экономии. Таким образом, банки получили доступ к государственному финансированию, однако чрезвычайные выплаты осуществлялись по запредельным ставкам. С 2010 г. принят ряд программ для спасения экономик стран-должников. Кульминацией стало заявление председателя ЕЦБ Марио Драги в июле 2012 г., в котором он пообещал «сделать все возможное» для предотвращения роста ставок по облигациям. Избежать полномасштабного кризиса, объявления дефолтов и выхода стран-должников из еврозоны удалось за счет обобществления значительной доли частного долга. Однако меры жесткой экономии, которыми сопровождалась реализация программ спасения экономики, привели к углублению кризиса, выходу его за пределы финансового сектора и распространению на реальную экономику и общество в целом.

Продолжение подобной политики обрекает государства периферии еврозоны на годы стагнации. Греция добилась первичного профицита бюджета в 2014 г. за счет комплекса мер неолиберального толка, в результате которых объем экономики сократился с 2008 по 2013 гг. на 23,5%, а инвестиции просели на 58 процентов. По состоянию на конец 2014 г. уровень безработицы составлял 27%, а среди молодежи достигал 60 процентов. Программа спасения греческой экономики и продажа новых выпусков облигаций позволили привлечь дополнительные средства по относительно высокой ставке, в результате чего долговая нагрузка и соотношение долга к ВВП продолжили расти. При этом системное решение стоящих перед экономикой проблем так и не найдено. Совокупный долг Греции составлял в апреле 2014 г. 320 млрд евро и продолжит рост в будущем. В 2013 г. объем экспорта из Греции в абсолютном выражении снизился.

В других странах Южной Европы ситуация не менее драматичная, хотя проблема дефолта и выхода из еврозоны не столь остра. В мае 2014 г. Португалия объявила о выходе из программы финансовой помощи МВФ и Евросоюза, в результате которой совокупный долг страны вырос с 93% до 129% ВВП, а система социального обеспечения сжалась до минимальных объемов. В частности, в 2013 г. уровень безработицы достиг 16,5 процента. С 2008 г. экономический спад в Италии составил 9%, а производство сократилось на 25 процентов. Безработица в октябре 2014 г. достигла наивысшего значения за всю историю наблюдений – 13,2 процента. К марту 2014 г. в восьми странах ЕС наблюдалась дефляция, еще в одиннадцати странах МВФ выявил «ультранизкую инфляцию», то есть ниже 0,5%, а уровень безработицы в еврозоне достиг 12% процентов.

Проблемы безработицы и дефлирования долга постепенно перекидываются с южных, периферийных, на северные, то есть ведущие, государства Европы. В ноябре 2014 г. безработица во Франции достигла рекордного уровня в 10,5% (3,5 млн человек), а французскому правительству теперь приходится выслушивать поучения о необходимости финансовой дисциплины от немецких министров, которые раньше позволяли себе такие заявления только по отношению к итальянцам и грекам. В ноябре 2014 г. Еврокомиссия под давлением Германии потребовала выполнения «фискального пакта», согласно которому бюджетный дефицит должен быть сокращен до 3% ВВП, а государственный долг до 60% ВВП, хотя Франции, Италии и Бельгии предоставили трехмесячную отсрочку. Тогда же председатель Еврокомиссии Жан-Клод Юнкер торжественно объявил о создании 300-миллиардного инвестиционного фонда «последней надежды». Однако на бюджетные средства из этой суммы приходится всего 21 млрд евро, что позволило журналу Economist назвать предложение Юнкера «несуразным», а самого политика – «средневековым алхимиком». ЕЦБ объявил о намерении начать политику количественного смягчения. Однако Берлин так и будет держать его на коротком поводке.

Варианты действий Германии

 Таким образом, неравномерность развития является как причиной, так и следствием кризиса еврозоны. Это подтверждается парадоксальной и беспрецедентной ситуацией с участием МВФ в преодолении кризиса еврозоны, которая в целом постоянно показывает профицит торгового баланса и текущих операций. Многочисленные наблюдатели предлагают Германии взять на себя роль «добровольного гегемона», наподобие того как США действовали в рамках Бреттон-Вудской системы после 1945 года. Берлин призывают способствовать созданию в Европе подлинного фискального союза на основе кейсианской модели экономики, включая банковский союз, функционирующий под надзором ЕЦБ, содействовать созданию системы страхования банковских вкладов, превращению ЕЦБ в полноценного «кредитора последней инстанции» и выпуску евробондов. Такие меры создали бы институциональную основу для отказа от жесткой экономии за счет стимулирования Германией экономического роста. За такие меры выступают все кроме Брюсселя и Берлина, включая ОЭСР, Вашингтон, Пекин и даже МВФ.

Реализация подобного проекта потребовала бы огромных ресурсов. Возможно, отказ Германии от такого рода филантропии объясняется не ее силой, а скорее глубокими базовыми ограничениями немецкой власти и связанной с этим уязвимостью при любом сценарии. С одной стороны, стратегия Германии по пошаговому урегулированию кризисов за счет предоставления экстренной помощи и навязывания жесткой экономии обходится все дороже. С 2008 по 2013 гг. Бундесбанк выделил 874 млрд долларов межбанковской кредитной системе Target2, по которой он все еще несет ответственность. С мая 2010 г. по июнь 2012 г. ЕЦБ выкупил суверенных облигаций на сумму более чем 250 млрд евро, а теперь намеревается потратить еще триллион евро. «Обобществление» долга с помощью евробондов могло бы стать важнейшим и в перспективе популярным инструментом управления долговым рынком.

Причины, вынудившие Германию категорически отказаться разделить ответственность с другими странами еврозоны, становятся понятны на примере идеи создания долгового фонда в 60% ВВП или 3 трлн евро. Ведь в случае введения системы страхования вкладов финансовые обязательства Германии тоже значительно выросли бы. Неслучайно Берлин наложил вето на это решение, проявив грубую политическую силу.

К 2013 г. госдолг Германии достиг 81,5% ВВП. Искусственная инфляция привела бы к росту дефицита бюджета и долга, и ограничила возможности рекапитализации все еще неокрепшей банковской системы. Рост зарплат привел бы к росту издержек на единицу рабочей силы, тем самым подрывая конкурентоспособность на международном рынке. Евробонды связаны с субъективными рисками, что значительно повысит стоимость их выпуска. Кроме того, растет популярность партий евроскептиков и движений, выступающих за отказ Германии от дальнейшего участия в спасении других стран от дефолтов. Ведущая финансовая газета Германии Handelsblatt назвала Маастрихтский договор «Версальским мирным договором без войны». Наконец, Германия может столкнуться с множеством структурных проблем в долгосрочной перспективе, включая чрезвычайно низкие темпы экономического роста, снижение численности населения и негативные последствия от снижения в течение нескольких лет государственных инвестиций.

Все это вызывает недовольство населения Германии. При сохранении уровня безработицы на относительно низком уровне (6,6% по состоянию на ноябрь 2014 г.), Берлин в 2015 г. продолжит настаивать на отказе от заимствований и постарается ограничить политику количественного смягчения. Если же, с другой стороны, уровень безработицы вырастет, федеральное правительство будет с еще большим рвением сопротивляться предложениям по оказанию материальной помощи менее состоятельным странам ЕС. Таким образом, Германия слишком слаба, чтобы стать «добровольным гегемоном» Европы, но имеет достаточно сил для того, чтобы продолжить навязывать другим странам еврозоны политику жесткой экономии.

Учитывая, что Германия блокирует решение проблемы по кейнсианской модели, а политическое влияние левых сил в настоящее время снижается, ЕС скорее всего, сделает выбор в пользу экспортно-ориентированного роста за счет дальнейших мер по реформированию рынка труда, умеренного расширения политики количественного смягчения под пристальным надзором ортодоксального в фискальных вопросах Берлина, и дальнейшего дерегулирования, возможно, в рамках Трансатлантического торгового и инвестиционного партнерства (ТТИП), рьяной сторонницей которого выступает Ангела Меркель.

Действительно, углубление трансатлантической интеграции станет для Европы логичным шагом в сторону неолиберальной консолидации в продолжение Единого европейского акта (ЕЕА) и ЭВС. Движение в этом направлении представляет собой попытку Евросоюза решить проблему стагнации за счет повышения конкурентоспособности на основе модели экспортного меркантилизма Германии. Такое решение имеет важные геополитические последствия. Однако в основе стратегии – экспорт на мировой рынок, темпы роста которого снижаются. По сути, речь идет об экспорте дефляции. Следствием станет распространение в глобальном масштабе всех вышеупомянутых проблем и противоречий еврозоны.

Геоэкономика и геополитика

 Силовые проявления германской экономической мощи в контексте кризиса еврозоны дополняются более уверенной позицией во внешней политике, в частности, по отношению к России и войне на Украине. Соответственно, встает более фундаментальный вопрос об основах европейских и евроатлантических военно-политических структур. Действия в ходе кризиса обострили противоречия между государствами и, в целом, привели к углублению кризиса самого Евросоюза. Это совпало с отказом от ряда франко-германских проектов в ядерной отрасли и военно-промышленной сфере, включая неудавшуюся попытку объединить британскую компанию BAE и франко-немецкий концерн EADS в 2012 г. и последовавшее углубление интеграции военно-промышленных комплексов США и ЕС.

Несмотря на согласование в рамках Лиссабонского договора внешнеполитической архитектуры Евросоюза и создание собственного дипломатического аппарата, реализация Общего курса в сфере внешней политики и безопасности и Общей политики безопасности и обороны не принесла положительных результатов. Как следствие, пошли разговоры о становлении более независимой внешней политики Германии в контексте формирования многополярного мира. Среди экспертов установилось мнение, что Германии придется все чаще проявлять лидерство и отказаться от «культуры сдержанности», которой характеризовалась ее внешняя политика с 1945 года. Судя по решению Меркель о введении санкций вопреки интересам немецких экспортеров и продолжающимся спорам между проамериканскими и пророссийскими силами, война на Украине разрушила, казалось бы, незыблемый консенсус по вопросу о необходимости поддержания партнерских отношений с Россией и о смягчении конфронтационного настроя Соединенных Штатов, как это было, например, в ходе российско-грузинской войны 2008 года.

Размышляя об изменении соотношения сил в Европе, а также культурных изменениях в Германии, Ханс Кунднани пишет о «постзападной внешней политике Германии» и тектоническом сдвиге в отношениях между ведущими мировыми державами: «Постзападная Германия может повести за собой значительную часть Европы, в особенности страны Центральной и Восточной Европы, экономики которых тесно связаны с германской. Если Великобритания покинет ЕС, еще вероятнее, что союз будет следовать предпочтениям Германии, особенно в том, что касается России и Китая. В этом случае не исключен конфликт Европы с США – и тогда Запад переживет раскол, от которого может и не оправиться». (См. статью Х. Куднани в этом же номере. – Ред.)

По мнению Кунднани и других исследователей, такой сдвиг обусловлен как экономическими, так и культурными причинами. По их мнению, Германия все больше зависит от рынков быстроразвивающихся стран. В то же время, в европейском и немецком обществе распространяются антиамериканские настроения, что отчасти результат разоблачения деятельности разведслужб Соединенных Штатов в Германии. Все эти тенденции вкупе с сопротивлением санкциям показывают, что проамериканская политика Берлина может закончится после ухода с поста канцлера Ангелы Меркель. По мнению Ивана Цветкова, «в случае открытой конфронтации между Россией и Западом, давние противоречия между США и Европой станут еще более глубокими; Европа даже может перейти на сторону России». Однако идея отказа Германии от политики атлантизма представляется нереалистичной в силу ее несоответствия основополагающим экономическим и политическим интересам страны.

Тем не менее, структура внешнеторговой деятельности Германии постепенно меняется. Спустя два десятилетия после подписания Маастрихтского договора, ее основным экспортным рынком остается ЕС, на который в 2013 г. приходилось 59% общего объема внешней торговли Германии. Но доля экспорта в страны еврозоны снизилась в 2008–2011 гг. с 43% до 41%, тогда как доля экспорта в Азию выросла с 12% до 16 процентов. Хотя основным торговым партнером Германии остается Франция, ее доля в за 20 лет снизилась с 13,2% до 9,6 процента. В настоящее время Китай привлекает больше прямых иностранных инвестиций из Германии, чем Франция, и вскоре может стать вторым по значимости торговым партнером Германии, опередив Соединенные Штаты. Китай стал крупнейшим рынком сбыта немецкой машиностроительной техники, а на нее приходится почти половина всего экспорта Германии в КНР. Эти данные показывают, что между Пекином и Берлином развиваются «особые отношения» за рамками Евросоюза.

Изменение структуры внешней торговли Германии связано с ростом ее независимости от США. В 2003 г. Германия (наряду с Францией и Россией) возражала против войны в Ираке и наложила вето на решение НАТО об укреплении турецкой противовоздушной обороны до вторжения. В марте 2011 г. Берлин воздержался при голосовании в Совете Безопасности ООН по предложенной Великобританией, Францией и Соединенными Штатами резолюции №1973 о введении «бесполетной зоны над Ливией», по сути, встав на сторону Китая и России. За исключением Сербии (1999) и Афганистана (2001–2014), Германия воздержалась от участия в каких-либо военных мисиях НАТО, как реальных, так и предполагаемых, включая недавний отказ от участия в возможном вторжении в Сирию.

Несмотря на существенную зависимость от российских энергоресурсов и рост торговых и инвестиционных связей с Китаем, значимость трансатлантической экономики для Германии трудно переоценить. Это относится как к экспорту на рынок Северной Америки, так и к прямым иностранным инвестициям. На трансатлантическую экономику приходится 46% мировой экономики и треть мировых прямых иностранных инвестиций (ПИИ). Потоки ПИИ между США и Европой на порядок превышают аналогичный показатель между Европой и Китаем. Соединенные Штаты остаются глобальным лидером в технологических инновациях, а данные по динамике ВВП сильно преуменьшают сохраняющуюся, если не растущую, власть американского капитала, особенно в том, что касается их отношений с Китаем. В силу этого крупные немецкие компании и государство объективно заинтересованы и поддерживают ТТИП и связанное с ним Транс-Тихоокеанское торговое партнерство (ТТП). По мере того, как влияние ВТО снижается, эти соглашения могут стать важным рычагом влияния как для США, так и для Германии при ведении торговых переговоров с Китаем, Россией и другими быстроразвивающимися странами. В настоящее время ТТИП сталкивается в Европе с активной оппозицией из-за его откровенно неолиберальной ориентации. Однако его поддержка крупными европейскими (и немецкими) компаниями показывает, что атлантизм сохраняет огромное значение для Германии.

Пожалуй, атлантизм еще больше укоренился в сфере геополитики, поскольку здесь основные интересы Берлина и Вашингтона совпадают, в частности в том, что касается отношений с Россией. Воссоединение Германии было совместным проектом Соединенных Штатов и Западной Германии, осуществленным вопреки активному противодействию Франции, Соединенного Королевства при вынужденном согласии доживавшего последние дни Советского Союза. В течение непродолжительного периода сразу по окончании холодной войны даже рассматривалась возможность роспуска НАТО, однако, к середине 1990-х гг. Соединенные Штаты перешли к более активной стратегии, включавшей расширение блока за пределы западноевропейского ядра на Балканы, в сторону нефтегазовых месторождений и трубопроводов Центральной Азии, Ближнего Востока и дальше. Немецкие фирмы вышли на рынки Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы, где получили преференции в финансовых и промышленных структурах, денационализированых и приватизированых в рамках «шоковой терапии», а в дальнейшем приведенных в соответствие с единой нормативной базой (acquis communitaire) ЕС.

В отношениях между Берлином и Москвой также установилось разделение труда практически колониального типа: Россия отчасти превратилась в рынок сбыта промышленных товаров и источник сырья, что стало возможно в результате российской приватизации и промышленного спада 1990-х годов.

Вопреки утверждениям российских обозревателей, включение Украины в сферу влияния ЕС/НАТО вовсе не являются попыткой США укрепить якобы пошатнувшийся атлантизм. В этом заинтересованы как Германия, так и Соединенные Штаты. Украина важна не только с точки зрения геополитики, но и как крупный рынок, источник недорогой и высококвалифицированной рабочей силы и как объект инвестиций. 27 июня 2014 г. президент Украины Петр Порошенко подписал соглашение о создании глубокой и всеобъемлющей зоны свободной торговли с Евросоюзом, которое является экстремальной версией шоковой терапии. Документ предусматривает устранение всех преград на пути торговли и капитала ЕС, включая предоставление услуг, приватизацию нефтяных и газовых трубопроводов и их продажу иностранным инвесторам. Реализация соглашения приведет к сокращению давних промышленных связей между Россией и Украиной. Учитывая несоразмерность экономик Украины и Западной Европы, компании Евросоюза (и в меньшей степени США) извлекут большую выгоду. Ключевым элементом документа является либерализация инвестиций: одним из своих первых законов новое правительство постановило, что 49% нефтяных и газовых трубопроводов должны быть приватизированы и проданы иностранным инвесторам.

Тот факт, что расширение Евросоюза проходило под зонтиком НАТО, свидетельствует о том, что Европа (в том числе Германия) все еще находится в подчиненном положении по отношению к Соединенным Штатам. Являясь геоэкономической державой, Германия не обладает собственной военной мощью для того, чтобы проводить наступательную стратегию по спорным с Россией вопросам. Хотя Германия занимает третье место в мире по экспорту вооружений, уступая лишь Соединенным Штатам и России, военные расходы страны в результате глобального финансового кризиса опустились ниже 1,3% ВВП.

Не исключено, что позиция Берлина стала для Франции дополнительным аргументом в пользу полного возвращения в ряды атлантистов. В 2008 г. Франция восстановила участие в военных структурах НАТО и взяла на себя ведущую роль в военных и дипломатических операциях в Ливии, Сирии и Иране. На Лиссабонском саммите НАТО в 2010 г. отношения между альянсом и ЕС обрели институциональную форму. Берлин обеспокоен ситуацией не только на Украине, но и в других регионах. После визита Владимира Путина в Сербию в ноябре 2014 г. ведущие немецкие политики заговорили об угрозе «появления в регионе нового конкурента в лице России». Канцлер Меркель заявила: «Речь идет не только об Украине, но и о Грузии. Если так пойдет и дальше, не пора ли начать беспокоиться о Сербии и Западных Балканах?»

* * *

Шестьдесят лет назад федеральный канцлер Людвиг Эрхард заявил, что «внешняя торговля является, попросту говоря, ядром и основой нашего экономического и социального уклада». С тех пор политика и практика экспортного меркантилизма Германии принимала различную форму, однако, геоэкономический компонент или «логика конфликта», в которой капитал сродни огневой мощи, инновации в гражданских отраслях заменяют военно-технический прогресс, а уровень проникновения на рынки играет роль военных гарнизонов и баз, становятся все более явными.

Соответственно, навязывание другим странам еврозоны политики жесткой экономии нельзя считать только следствием уникальной истории и культуры Германии, как полагают многие. На самом деле, речь идет о несоответствии структурных интересов немецкого капитала потребностям развития еврозоны в целом. Таким образом, решение вопросов денежно-кредитной политики в ЕС отражает состояние отношений между европейскими странами. Германия недостаточно сильна, чтобы возглавить проект создания стабильной и автономной Европы подобно тому, как США обеспечили формирование Бреттон-Вудской системы. Два кризиза дополняют друг друга – кризис еврозоны чреват дезинтеграцией, в результате чего зависимость ЕС от Соединенных Штатов растет. В настоящее время, учитывая текущее соотношение сил, инициатива по радикальному изменению сложившейся системы не может исходить от Брюсселя или Берлина, а только снизу за счет давления таких левых партий как «Подемос» в Испании и «Сириза» в Греции. Нет сомнений, что подобные трансформации также обернутся кризисом, хотя и иного характера.

Хотя геополитический кризис не совпал со стратегическим отходом от атлантизма, по мере его продолжения высока вероятность нарастания тактических противоречий и конфликтов между западными странами. В 2013 г. объем экспорта из ЕС в Россию составлял 264 млрд долларов против 11 млрд долларов экспорта из США. Отказ от строительства газопровода «Южный поток» дорого обойдется Болгарии, Сербии и Венгрии. Санкции негативно сказываются не только на России, но и на Европе. Соединенные Штаты проводят политику конфронтации с Москвой при практически полном отсутствии обсуждения этой проблемы в СМИ, правительственных и научных кругах. В то же время не утратившие влияния (и политической осторожности) пророссийски настроенные экспортеры продолжат выступать за смягчение позиции Берлина. Аналогичные тенденции наблюдаются во Франции и Италии. Однако основные контуры политики Запада вряд ли изменятся, что может обернуться еще более глубокими конфликтами между Россией и пока еще не утратившим своего единства американо-германским и трансатлантическим союзом.

источник