Я вообще-то не москвичка. И даже не россиянка.

Дядя говорил моему отцу: «Прекрати издеваться. Ты калечишь девочку. Ей петь не надо. Пусть учится на секретаря». мой дедушка родной ушел на войну, а до войны был директором фабрики народных инструментов. Он погиб, и бабушка в память о нем решила на мне отыграться. У меня братья были – они учились на кларнете играть. Двоюродная сестра – на скрипке. А я – на баяне. Баян – это было издевательство.

Я уезжала в страну (Успенская эмигрировала в США в 1978 году. – Esquire), где была хоть какая-то свобода слова. Я могла говорить и делать там, что захочу. Я искала свободы. Мне тяжело было здесь. Я понимала, что здесь народ дурят. Меня все это раздражало: партия, Ленин, Сталин.

Я смеялась, когда прочла, что Синди Кроуфорд недовольна своей внешностью, видит все свои изъяны, не любит себя и считает некрасивой. Ну она-то Синди Кроуфорд, и все видят, какая она красивая. Но я-то точно нет.

Не ожидала, что меня когда-нибудь посадят в американскую тюрьму.

Полицейские остановили меня за пьянство. Это я на радостях после посещения врача решила выпить. И села за руль. И включила музыку. И ехала на скорости. Вот мне это надо было?

Меня заставили посещать общество анонимных алкоголиков. Там все за руки держались. Это ужас. Я должна была говорить: «Я Люба Успенская, I’am an alcoholic».

Я не расистка. Просто у меня с черными не складывалось никогда.

Моему директору звонил Звягинцев, когда снимал «Левиафана». Там в конце фильма, когда мэр заходит в ресторан, я пою: «Золотой шалман, жизнь пропащая! Не ругайся, мама, я гулящая». Жалко, нам «Оскара» тогда не дали.

Мне кажется, я много говорю.

Я не умею писать музыку или стихи. У меня была одна песня, но я никогда не выдавала ее за свою. Спела и спела. Мне ка- жется, это не мое.

Подруга отправила мою песню 50 сent. И он говорит, хочу спеть с ней, что для этого надо сделать? Я так испугалась! Думаю, ну куда? На «Шансон года», что ли, он приедет?

Мне нравится юмор Вуди Аллена. Сейчас у него уже не такой ясный ум, конечно. Но все, что он делал в прошлом, – это гениально. Я каждый фильм его жду с надеждой.

Когда звучит песня, которую я спела тридцать лет назад, я слышу такой прозрачный, звонкий голос, высокие ноты. Сейчас мне эти ноты не взять. Но сейчас я не очень горжусь тем исполнением. Сегодня мой голос – мудрый, а ноты – уверенные. В них больше страсти, больше чувств.

Я люблю хороший джаз.

Могу включить свою песню на весь дом и слушать ее неделю.

Когда я говорила в школе: «Я еврейка», – все в классе хихикали. Я чувствовала, как на Украине процветает антисемитизм. Это было безнаказанно.

В россии меня сразу позвали петь в «Олимпийском». Там проходил турнир по кикбоксингу. Мужики друг другу морды били, а я им пела.

Вся наша жизнь – криминальная. И весь наш мир, и все наше окружение. Когда мне говорят: тот вор и этот вор, я отвечаю, что у нас все воры. А государство у нас – не вор? Только они в законе.

Когда-то я мечтала пережить землетрясение, полететь в космос и спуститься в шахту.

Майли Сайрус – очень хорошая девочка.

Планета